Юрий Харитонов - Приют забытых душ

Старик посмотрел вверх, на громадные лики святых, и погрозил им рукой.

– Я не хуже вас разбираюсь в создании! – крикнул Кизляк. – Могу сотворить чудовище, а могу – святошу! Но зачем мне делать святого, если зло всегда значительно интересней и могущественней?

Черноморов этой ночью не спал, впрочем, как и после каждой аудиенции у отца Петра. У мужчины всегда возникало двоякое чувство: с одной стороны – благоговение и страх, рожденные где-то извне, словно эти чувства – и не Василия вовсе, а с другой – рвущаяся изнутри злоба. Зверь, давно загнанный в клетку, не хотел смириться и испытывал ярость. А еще бывший учитель ощущал стыд, никуда не девшийся после чужого вмешательства в сознание. Как бы глубоко ни был загнан монстр, унижение, испытываемое Василием при посещении Кизляка, с каждым разом лишь возрастало. Каково было огромному, сильному и жестокому убийце стоять на коленях перед стариком и бояться его, будто маленький ребенок? Желание удушить Петра Васильевича постоянно усиливалось, но тело трепетало при мысли о таком кощунстве. Что же с ним сделал Кизляк? Как монстр внутри позволил старикашке так измываться над взрослым, здоровым мужиком? Словно Черноморов вновь окунулся в детство и предстал перед неким старшим братом: делай все, как я скажу: туда не ходи, сюда не ходи, это не бери, то не трогай! И как же неестественна оказалась эта искусственная клетка для черной души монстра! Почти пятнадцать лет свободы, мира, где правил Черноморов, где он вершил судьбы людей одним выстрелом или взмахом ножа, делал что хотел, вдруг завершились в этом монастыре. И пресек его свободу Кизляк! Как же ненавидел его за это Василий! Но ничего не мог поделать! В тот момент, когда мужчина был неимоверно слаб и беззащитен, Петр Васильевич помог и, вместе с тем, неожиданно взял на себя функцию старшего брата и даже отца. Он просто взял под контроль неуправляемого, неуравновешенного ребенка. Как же это было унизительно – вновь оказаться тем самым, кого шпыняли в детстве все кому не лень. И ведь ничего не поделать! Стоило Василию увидеть Кизляка, монстр внутри превращался в маленького домашнего котенка и был готов мурлыкать у ног своего хозяина бесконечно долгое время, загоняя собственные желания и чувства в самую глубокую часть души. Мужчина ненавидел и того, в кого превращался. Будто идешь с кем-то выяснять отношения, горишь праведным гневом и неистовой яростью, но, когда видишь этого человека, вдруг, остываешь.

Странно и неестественно.

Василий пришел в собственную обитель – церковь Всех Святых, темную и мрачную, с деревянными постройками, громоздящимися друг на друге, – где готовил детей к последующей обработке Кизляком. И затерялся в лабиринте из досок и камней, который они с Петром устроили для испытания и запугивания детей. Страшное, мрачное место, очень сильно перекликающееся с его настроением. И мужчина бродил по изогнутым, запутанным коридорам, порой слишком тесным для громилы вроде Черноморова, предназначенным для детей, и вымещал злость на стенах из досок и кирпичей, а иногда и из костей, которые использовали для пущего эффекта. Испуганный ребенок будет в истерике, когда обнаружит в стенах чьи-то останки. Ему же невдомек, что останки не человеческие. Главное, чтобы страх был неподдельным, запоминающимся. И хотя достаточно было и самого лабиринта, чтобы испугать ребенка до полуобморочного состояния, но Кизляк по настоянию бывшего учителя придумал к ужасному торту вишенку: Василий лично присутствовал на обряде устрашения и влиял на ребенка, залезая тому в голову и населяя лабиринт ужасными монстрами из самых невыносимых кошмаров. В прежней жизни детям, чтобы испытать страх, достаточно было просто запустить игру на компьютере. Черноморов действовал по аналогии, заставляя ребенка видеть то, чего в природе и быть не может. Когда подопечному начинали сниться нескончаемые ужасы, вмешивался Кизляк. И дети, боясь вновь испытать что-то подобное, повиновались ему.

И хотя маньяку теперь не позволялось убивать детей – от одного только желания становилось невыносимо больно, словно вновь лежал, раненный гниющими кольями, – он ощущал неподдельный кайф от их мучений. Изобретательный и изощренный мозг безумного убийцы-маньяка населял их воображение самыми ужасными монстрами, каких обычные люди не представят и под пыткой. Детишки так забавно орали, бились в истерике и опорожнялись в штаны, что мозг Черноморова, заключенный в клетку гипноза, во время пыток всякий раз ликовал.

Целую ночь Василий бродил по кривым коридорам фабрики страха. Ощущал его, отданный детьми этим стенам и помещениям. Наслаждался запахами, впитавшимися в стены. Страх въелся навсегда в эти покарябанные доски. И сейчас он помогал Черноморову справиться с собственным. Со страхом, вложенным в него Кизляком. Мужчина чувствовал, как маленький и робкий ребенок Вася пожирается возрождающимся демоном. Все, как нужно, все, как и должно быть. Порядок вещей, вдруг нарушенный однажды, приходил в норму. И когда-нибудь Черноморов разомкнет порочный круг, в который его заключил отец Петр, и демон вырвется наружу. И тогда не поздоровится всем, кто окажется рядом!

На рассвете чудовище внутри почти восстановилось, но желание лицезреть чужие мучения лишь окрепло. Ну и что, что первые плановые «занятия» с детьми лишь через сутки, ну и что, что дети были слишком слабы после долгого путешествия по разбитым дорогам послевоенного мира. Василию хочется сейчас! Все-таки он – второе лицо в монастыре после Кизляка, кому позволено почти все.

Василий выбежал на крыльцо церкви Всех Святых настолько возбужденный и разгоряченный, что мужики, сидевшие на лавочке рядом со зданием, вскочили и отбежали в сторону. На всякий случай – подальше от всклокоченного, с вытаращенными красными глазами начальника.

– Ну, что расселись, соколики? – рявкнул Василий на потупившихся мужиков. – Али заняться нечем? День только начинается, а мы уже фигней страдаем? А ну, живо детей поднимаем, и пусть бегают до обеда вдоль стены! Будут вставать, падать, орать, плакать или еще как-то возражать – палками этих гаденышей, палками! Мне сопляки не нужны! Сопляков не продашь! Нужны солдаты! Закаленные, стойкие, смелые! И… – Черноморов взмахом руки остановил побежавших исполнять указание мужиков, – трех самых худых и чмошных отправьте к отцу Петру, а мне… мне притащите вчерашнего сопляка, который провинился… этого, как его? А! Озимова. Ну, которого связывали!

Когда мужики во главе со Свиридом Яковлевым побежали будить детей, Василий довольно ухмыльнулся и скрылся за дверьми церкви. Свято место пусто не бывает. Туда, откуда ушла одна религия, непременно придет новая, но не обязательно правильная. Вот и храм Всех Святых стал святилищем зла и обителью ужаса для маньяка Черноморова.