Олег Дивов - День коронации [антология]

Снова появилась шиншиллолюбивая официантка. Взгляд ее был полон укора.

– Ну что, выбрали что-то?

– Честно, нет. – Борис отвлекся от гибкого экрана и понял, что не понимает, где сейчас Шахназар. На удивление, енот свил гнездо на дне рюкзака и вполне спокойно спал. – И вообще нам пора.

– У вас же встреча планировалась. – Официантка улыбнулась, не скрывая ехидства.

– Попланировалась – да и отменилась.

Борис решительными шагами вышел на улицу и начал приглядываться к бульварным витым скамейкам. Пусть Севка говорит что хочет. Доклад почти готов. Конечно, до высшей оценки его за оставшиеся полтора часа не дотянуть, но что-то приличное получится.

Он уселся под каким-то декоративным кустом, напротив рекламного щита в рамке, стилизованной под бронзу. На нем плавно сменялись изображения вальсирующих пар, в роскошных одеждах и картины великих исторических событий истории Российской империи прошлого. Так анонсировался предстоящий бал в честь Дня коронации. Борису вдруг впервые в жизни отчаянно захотелось быть причастным к этому событию. Но там будут лучшие из лучших, а не раздолбаи, кое-как выплывающие за счет некоторой интеллектуальной одаренности… Он понял теперь постоянно нарастающее раздражение отца. Но хватит ли времени выправить свой имидж? И вообще, идет речь об имидже или все же о репутации?

Позвонила Женя. Обычно Борис отвечал на ее звонки, отставляя все дела, но сейчас сбросил звонок. Она, видите ли, не смогла найти время, чтобы подготовить комнату к его приезду. У него тоже больше нет времени на девиц. Гораздо важнее сейчас заняться докладом.

Смарт завибрировал снова. И снова. И снова. Сворин-младший уже собрался сказать навязчивой подруге все, что о ней думает, но увидел номер отца.

– Борис? Где ты?

– Я? Показываю Шахназару, как жить красиво с заблокированным счетом.

– Возвращайся домой, сынок, нам надо поговорить.

– Мы, кажется, уже отлично поговорили.

– Конечно, мы оба вспылили, бывает. Но приезжай, у меня для тебя есть важное дело.

– Разве что вечером – у меня доклад по политологии…

– Это дело поважнее твоего доклада, черт возьми! Давай домой срочно!

«Даа, вот и занялись исправлением имиджа…» – с грустью подумал Борис.

– Боренька, дорогой! – Нина Львовна бросилась обнимать сына в прихожей.

– Привет. Папа снова не в духе?

– Нет, скорее взволнован. Мы так переживали – где ты ночевал?

– У друзей. – Борис отвел взгляд и кивнул в сторону енота, радостно несущегося к кормушке: – Мне кажется, он сейчас съест все, до чего доберется.

В кабинете отца, как всегда, витал этот неуловимый «бумажный» запах. Сворин-старший стоял у старинного бюро. Он выглядел помятым и постаревшим.

– Ну, что, сын? Ты забрал у Инны договор?

– Женька уже донесла? Нет, не забрал. – В голове отрывками проносились сюрреалистические воспоминания о хостеле. – С какой стати она бы его отдала мне? А вообще Инна вряд ли собирается вредить мне.

– Ты еще молод, не разбираешься в людях. А Женя твоя молодец, хоть и происхождением не вышла. Ладно. Присядь. Дело к тебе достаточно важное. Ты скоро заканчиваешь свое образование. В Собрании сейчас обсуждают состав нового дипломатического корпуса. Видишь ли, не все после коронации останутся при своих должностях, почти половину планируют уволить по разным причинам. Может, и я попаду под расстрельный список. Но зато завтра светлейший князь собирается устроить аудиенцию для молодежи, чтобы присмотреть кадры на будущее. Как ты понимаешь, это очень большая ответственность…

– И что мне надо делать?

– Не перебивай отца! – Аркадий Борисович привычно повысил голос, но сдержался: – Ты не представляешь, чего мне стоило добиться, чтобы ты попал на эту аудиенцию. Это редкий шанс для тебя не только поступить на хорошую службу, но и занять определенное положение в обществе. Борис, ты должен тщательно продумать рассказ о себе, чтобы показать себя достойным!

Сворин-младший тяжело вздохнул. Через приоткрытую дверь в кабинет вкатился енот.

– Опять этот балаган… – устало произнес отец. – А ты, жена, зачем пожаловала? Сказано же было: у нас серьезный разговор!

– Аркаша, прости, но тут у нас гости! – голос Нины Львовны звучал напряженно.

В дверном проеме показалась Инна. Она вошла в кабинет и начала демонстративно рассматривать лепнину на потолке.

– Вы ко мне? – поинтересовался Аркадий Борисович.

– Да я это… собственно, шла мимо и думаю: зайду-ка сыночка проведать.

– Может, вы перепутали с доченькой? – с деланым радушием предположил Сворин-старший. – У нас прислуга – женского полу. Позвать, может, чайку на кухне попьете?

Инна гордо тряхнула кудрями:

– Я поэт известный, между прочим, Инна Броннер, а не какой-то там фамилиЕноситель!

– Простите великодушно нас, темных! Мы из поэтов только Пушкина с Лермонтовым знаем, – продолжал ерничать Аркадий Борисович, – а в вашей многогранной личности нас интересует всего один документ, не с вами ли он нынче?

– А, это да, как вы угадали? – Инна улыбнулась, блеснув отколотым зубом. – Только чтобы по-чесноку, надо бартер.

– И что же вы хотите за столь любезную услугу?

– Да ничо особенного. Хостел у меня вот здесь уже, – она приставила ладонь к горлу, – хочется какой-то угол, что ли… да вон Борька видел, как в таборе живу, только коней не хватает. Может, с жильем как-то поможете или финансово там…

Нина Львовна посмотрела на супруга округлившимися глазами. Он помолчал несколько секунд, потом изменившимся голосом велел:

– Борис, Нина, выйдите отсюда. Мне нужно поговорить.

Мать с сыном, не сговариваясь, поплелись на кухню и обнаружили Шахназара на грани помешательства. Он добрался, наконец, до сахара, но никак не мог полакомиться, потому что привык мыть еду. Озадаченный енот бегал, поскуливая, с сахаром к поилке и терял в воде кусочек за кусочком. Утратив последний, бедный зверек перевернулся на спину и тоненько завыл. Словно в ответ ему из кабинета донесся истошный женский визг, кто-то промчался по коридору, и хлопнула входная дверь.

– Господи, спаси и помилуй! – прошептала Нина Львовна.

Послышались тяжелые шаги. В кухню, держа на весу окровавленную руку, вошел глава семьи.

– Интересно, как выглядят признаки бешенства у людей? – задумчиво сказал он.

– Аркашенька! – засуетилась супруга. – Нужно обработать срочно, перевязать! Я сейчас!

– Сам виноват… – Сворин-старший тяжело опустился на банкетку, – пытался отнять у нее договор силой. Вцепилась мне в руку, как зверь. Теперь уже не уничтожишь бумажку-то. Придется как-то убирать саму.

Нина Львовна беззвучно ахнула и шепотом спросила:

– Дядя Миша?

– А других вариантов нет, – устало ответил Аркадий Борисович. – Сейчас напишу ей, что согласен, и назначу встречу у него в машине. Мозгов у нее, судя по всему, мало, скорее всего, поведется.