Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— А может, вы сами? — наклонила голову Формоза фон Кроссиг. — А? Господин Ноткер? Уж, думается мне, пора бы. Не хотите ль взять ее в жены? Не пришлась по вкусу?

— Пришлась, а как же, — сально ухмыльнулся раубриттер. — Но женитьба — могила любви. Поэтому я стою за то, чтобы ее просто-напросто коллективно оттрахать.

— Пора, вижу, — Формоза встала, — женщинам выйти из-за стола, чтобы мужам в их мужских шуточках и забавах не мешать. Пошли, девка, тебе тут тоже делать нечего.

Николетта послушно встала и отправилась как на заклание, горбясь, низко опустив голову. Руки у нее дрожали, глаза были полны слез.

«Все это было не более, чем показуха, — подумал Рейневан, сжимая под столом кулаки. — Ее смелость, бодрость, решительность — все была лишь видимость, притворство. Насколько же, однако, слабый и хрупкий этот пол, как же они зависят от нас, мужчин. Как зависят, чтобы не сказать находятся в нашей власти».

— Гуон, — бросила Формоза от дверей. — Не заставляй долго ждать себя.

— Да и я уже пойду, — встал чародей. — Притомился, слишком истощила меня идиотская скачка по лесам, чтобы дальше слушать кретинские разговорчики. Желаю компании спокойной ночи.

Буко фон Кроссиг сплюнул под стол.

Уход чернокнижника и женщин стал сигналом к еще более безудержному веселью и бурной попойке. Comitiva громко потребовала больше вина, служанки, подносившие напитки, получили полагающуюся им долю шлепков, щипков и тычков и, краснея и всхлипывая, побежали на кухню.

— После колбасы напиться вдосталь!

— Будем здравы!

— Долгих лет!

— Здравия, да подольше!

Пашко Рымбаба и Куно Виттрам, обхватив друг дружку за плечи, затянули песню. Вейрах и Тассило де Тресков присоединились к ним.

Буко фон Кроссиг пьянел с трудом. С каждой кружкой он становился — на удивление! — все трезвее, от тоста к тосту делался все угрюмее, мрачнее и — опять же парадоксально! — бледнее. Он сидел хмурый, сжимая пятерней «позаимствованный» на мессе кубок и не спуская с Шарлея прищуренных глаз.

Куно Виттрам долбил по столу кружкой. Ноткер Вейрах колотил рукоятью мизерикордии. Вольдан из Осин качал перебинтованной головой и что-то невразумительно бормотал. Рымбаба и де Тресков орали:

— Хок! Хок!

— Буко, брат! — Пашко покачнулся, обнял Буко за шею, прильнул мокрыми усами. — Будь здрав! Веселимся! Это ж мой, курва, с Биберштайнувной сговор! Понравилась она мне! Стало быть, слово чести, приглашу тебя к себе на свадьбу, а там и на крестины, вот тогда погуляем!

— Будь повнимательнее, — шепнул Рейневану Шарлей, немедля воспользовавшись представившейся возможностью. — Придется нам свои головы уносить.

— Знаю, — тоже шепотом ответил Рейневан. — В случае чего берите с Самсоном ноги в руки. На меня не оглядывайтесь… Я пойду за девушкой… В башню…

Буко оттолкнул Рымбабу, но Пашко не сдавался.

— Не горюй, Буко. А что, права была госпожа Формоза, дал ты маху, похитив у Биберштайна дочку. Но я тебя от забот освобожу. Вот невеста, там — жена, пей за свадьбу! Пей до дна! Ха, ха, срифмовал, курва, будто поэт какой. Буко! Пей! Веселись! Давай, давай! Под подолом место есть…

Буко оттолкнул его.

— Я тебя знаю, — бросил он Шарлею. — Уже в Кромолине так думал, теперь уже точно знаю время и место. Уверен. Хоть тогда на тебе была францисканская ряса, морду твою узнал, вспомнил, где тебя видел. На вроцлавском рынке в восемнадцатом годе, в тот памятный июльский понедельник.

Шарлей не отвечал, смело глядя прямо в прищуренные глаза раубриттера. Буко повертел в пальцах свой литургический кубок.

— А ты, — перевел он взгляд на Рейневана, — Хагенау, или как там тебя взаправду звать, черти знают, кто ты такой, может, тоже монах и княжеский ублюдок. Может, тебя господин Биберштайн тоже за бунты и мятежи в стольцевскую тюрьму упрятал? Я уже в дороге заподозрил. Видел, как ты на девку поглядываешь, думал, оказии выжидаешь, чтобы Биберштайну отомстить, его дочурку под ребро пырнуть. Однако — твое дело месть, а мое — пятьсот гривен. Так я все время за тобой приглядывал. Прежде чем ты, братец, козика [390] небольшой складной ножик ( устар .). достал бы, головы-то на шее уж и не было б.

А теперь, — цедил слова раубриттер, — гляжу я на твою морду и думаю, а может, я ошибался. Может, ты вовсе на нее не покушался, может, это афект? Может, ты ее спасти хочешь, у меня из рук вырвать? Думаю я так, думаю, и злость во мне подымается. За кого ж ты Буко фон Кроссига держишь? И меня аж трясет тебе глотку перерезать. Но я сдерживаюсь. Временно.

— А может, — голос Шарлея был совершенно спокоен, — может, кончить на сегодня? День был богат утомительными событиями, все собравшиеся это по собственным костям чувствуют, вот извольте глянуть, там господин Вольдан уже уснул, уткнув физию в соус. Предлагаю дальнейшую дискуссию отложить ad cras [391] на завтра ( лат. ). .

— Ничего, — буркнул Буко, — мы не станем откладывать ad cras. О конце пира я скажу, когда время придет. А теперь пей, монаший сын, выродок, пей, когда наливают. И ты пей, Хагенау. Откуда знать, может, это последняя ваша выпивка? В Венгрию дорога длинная и рискованная. Доедете? Говорят же: человек не знает утром, что с ним вечером будет.

— Тем более, — ядовито добавил Ноткер Вейрах, — что господин Биберштайн наверняка разослал конников по дорогам. За похищенную дочь жутко должен быть на похитителей ожесточен.

— Вы что, не слышали, — крикнул Пашко Рымбаба, — чего я сказал? Биберштайн — это ерунда. Я ж на его дочке женюсь. Ведь же…

— Молчи, — прервал его Вейрах. — Ты пьян. Мы с Буко нашли лучшее решение, более простой и удачный супротив Биберштайна способ. Так что ты к нам со своим жениховством не лезь. Совсем это ни к чему.

— Но она мне по душе пришлась… Помолвка… И покладины [392] проводы новобрачных к брачному ложу ( устар .). . Чтоб мой колышек мог…

— Заткнись.

Шарлей оторвал взгляд от глаз Буко, посмотрел на де Трескова.

— А вы, господин Тресков, — спросил он спокойно, — одобряете план товарищей? Тоже считаете его превосходным?

— Да, — после минутной заминки ответил де Тресков. — Хоть и сожалею. Но такова жизнь. Ваша беда, что вы так удачно подходите к головоломке.

— Удачно, удачно, — подхватил Буко фон Кроссиг. — Да еще как удачно. Из всех, что приняли участие в нападении, лучше других узнают тех, кто был без забрала. Господина Шарлея. Господина Хагенау, который так залихватски управлял похищенной колебкой. Да и ваш слуга-силач тоже не из тех, которых легко забыть. Его морду узнают, ха-ха, даже у трупа. Всех, кстати, будут узнавать как трупы. Поймут, кто на кортеж напал. Кто Биберштайнувну увел…