Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— За эти слова, — брызнул слюной Гебхард Унгерат, — шкуру с тебя ремнями сдеру, еретик. Конец тебе! Не видишь, что ты в западне?

— Это ты в западне. Оглянись.

В полной тиши, которая вдруг наступила, на обоих берегах Ользы появились новые вооруженные люди. Числом около сотни. Быстро окружили мост. С двух сторон.

— Это же… — Гебхард трясущейся рукой показал на большую красную хоругвь с серебряным Одривусом. Это же рыцари пана из Краважа. Католики! Наши!

— Уже не ваши.

Ошарашенные и остолбеневшие наемники Унгерата дали себя разоружить без малейшего сопротивления. Рейневан видел, как Пашко Рымбаба вращает широко открытыми глазами, не в состоянии понять, почему у него забирают оружие гуситы, украшенные Чашами, вдруг ставшие союзниками с бойцами рыцаря с топорами на гербе. Он видел, как побледневший Эбервин фон Кранц не понимает, почему его разоружают и берут в плен моравцы из-под знака Одривуса.

За минуту все были на левом берегу Ользы. В то время, как Горн без слов пожимал руки Рейневана и поляков, моравцы согнали в кучу и взяли под стражу их недавних поработителей, которые теперь сами стали пленниками. Они стояли с опущенными головами, все еще онемевшие от шока: наемники Кранца, Гильберт Унгерат, рыцаренок с лицом херувима. И Гебхард, с искривленной как у гнома губой, вылупив гномьи глаза на главное действующее лицо происходящего, приодетого в пышное облачение вельможу со смуглым лицом и буйными черными усами. Вельможу, которого Рейневан уже когда-то видел.

«Воистину, — подумал он, — мир этот слишком тесен».

Во главе своих гейтманов и рыцарей, под хоругвью с Одривусом, родовым знаком Бенешовицов, навстречу к ним выезжал Ян из Краваж, хозяин Новой Йични, Фульнека, Биловца, Штрамберка и Ружнова, магнат, могущественный феодал, повелитель доминиона, охватывающего огромную площадь северо-западной части маркграфства Моравии.

— Тот с топорами на гербе, возле господина из Краваж, это Сильвестр из Кралиц, гейтман фульнецкий, — пояснил вполголоса Горн. — А тот второй, с бородой, это Ян Хелм.

Ян из Краваж придержал коня.

— Панычам Унгератам, — сказал он спокойным, даже несколько бесстрастным голосом, — следует кое-что прояснить. С тех пор как паныч Гебхард и присутствующий здесь Сильвестр из Кралиц составили свой ловкий, но не очень благочестивый план, ситуация претерпела изменения. Изменения, я бы сказал, принципиальные. Дух меня, господа, осенил, сошла на меня благодать просветления, пелена спала с очей моих. Я увидел истину. Понял, за кем справедливость. Постиг, кто стоит за истинную веру Христову, а кто за Антихриста. Со вчерашнего дня, господа, с субботы перед воскресеньем Oculi [846] Третье воскресенье Великого поста. , я отказался подчиняться Люксембуржцу и Альбрехту, принял таинство sub utraque specie [847] под двумя видами ( лат .) и присягнул четырьмя пражскими статьями. Со вчерашнего дня добрые чехи со знаком Чаши уже не являются моими врагами, но братьями по вере и союзниками. Естественно, я не могу допустить, чтобы братья и союзники пострадали от предательства и вероотступничества. Поэтому ваш уговор с паном из Кралиц объявляю Несуществующим и недействительным.

— Это… Это… — промямлил Гебхард Унгерат. — Это неприлично… Это пепорядочно… Это измена… Это…

— Об измене советую не говорить, ваша милость Унгерат, — спокойно прервал хозяин Йичины. — А то как-то гадко звучит это слово из уст ваших. А непорядочность вы где именно видите? Тут все честно и по Божьему распоряжению. Обмен должен был быть? Есть обмен. Согласно уговору: чехи вам отдали ваших, вы чехам отдали их. Говоря по-купечески, чтоб вы лучше поняли: вышли на нулевой баланс. Но сейчас я вам выставляю счет. Совсем новый. Теперь, милостивый сударь пан Унгерат, ваш родитель будет договариваться со мной о выкупе. За вас и брата. А пока договоримся, оба в Йичинской башне посидите. А с вами и остальные господа. Все, сколько вас здесь есть.

Ян Хелм рассмеялся, Сильвестр из Кралиц ему вторил, постукивая панцирной ладонью по бедру. Ян из Краваж только улыбнулся.

— Дураком буду, господа силезцы, если за вас всех скопом две тысячи гривен не выжму. Прав был Прокоп, прав был и ты, Горн, что мне переход на сторону Чаши окупится! Что Бог меня вознаградит. Верно, уже получаю награду!

— Вельможный пан Ян, — заговорил вдруг Рейневан. — Имею просьбу к вам. Прошу за двух этих рыцарей. Чтобы вы дали им свободу.

Магнат долго смотрел на него.

— Горн, — наконец сказал он, не отрывая взгляда. — Это и есть тот твой шпион?

— Он.

— Смел. Действительно стоит того, чтобы ему эта смелость сошла с рук?

— Стоит.

— Должен ли я, — фыркнул Ян из Краваж, — верить на слово?

— Если желаете, — Рейневан не опустил глаз, — можете оценить по фактам.

— И каким же? — насмешливо надул губы хозяин Йичина. — Сгораю от любопытства.

— Год Господень 1425, тринадцатое сентября, Силезия, цистерианская грангия [848] крытое гумно, рига, сарай, овин ( фр .). в Дембовце. Совет в овине. Напротив вас, пан Ян, сидел Готфрид Роденберг, крестоносец, войт [849] староста ( польск .). из Липы. Слева от вас — пан Пута из Частоловиц, клодзский староста. Справа — рыцарь с оленьим рогом на лентнере, похожим на герб Биберштайнов, только тинктуры другие.

— Пан Тас из Прусиновиц, — кивнул головой Ян из Краваж. — Ты хорошо запомнил. Почему же я тебя не помню?

— Я не был там с вами. Я был над вами. На чердаке. Откуда все видел и слышал. Каждое сказанное там слово.

Магнат молчал, покручивая черный ус.

— Ты прав, — сказал он наконец. — Истинно, можно оценить тебя по фактам. Я оценил и нахожу тебя недурным. Проворный ты сорвиголова, и, должно быть, имеет Табор выгоду из такой шельмы. Но моя выгода, господин шпион, тоже не шутка. От силезцев, за которых ты просишь, я имел бы какую-то пользу. Если отпущу их, пользы не будет. А отсутствие пользы — это убытки. Кто мне их покроет?

— Бог, — небрежно вставил Урбан Горн. — Которого временно замещает Прокоп, не зря прозванный Великим, director operationum Thaboritarum . Не будете в убытке, пан Ян, гарантирую вам.

— Твоя гарантия — речь ценная, — улыбнулся Ян из Краваж. — И в цене растущая. К тому же этот Рейневан мне приглянулся. С чердака нас тогда подглядывал и подслушивал, черти б меня взяли, в такой близости, что епископу Конраду мог сверху на тонзуру наплевать! А легату Орсини за ворот написать. Ох и хват, хоть и шпик. Так и быть, буду милосердным. Этих двоих отпускаю, пан Хелм. Остальных под стражу! И готовьтесь в дорогу, немедленно двигаемся в Йичин!

Пленников отвели. Гебхард Унгерат вопил и матерился, Гильберт плакал, лил слезы, не стыдясь. Пашко Рымбаба оглянулся.