Анджей Сапковский - Божьи воины [компиляция; с иллюстрациями]

— Эй! Эй! Оставьте! Пустите его! Это свой! Я его знаю!

«Этого не может быть, — подумал Рейневан, неподвижно лежа и глядя в небо. — Так в жизни не бывает. Такие вещи случаются только в рыцарских романах. И то не во всех».

— Рейневан? Ты цел?

— Ян Куропатва? Из Ланьцухова? Герба Шренява?

— Он самый. Ох, Рейневан, плохо ты выглядишь. Я тебя едва узнал.

В компании были и другие знакомые. Якуб Надобный, Ян Тлучимост, литвин Скирмут. И главарь всей группки, русский атаман, незабываемый князь Федор из Острога. Враждебно сверливший Рейневана пронзительным взглядом черных глазок.

— Чего ты, — заговорил наконец князь, — так глазами от морды к морде бегаешь? Высматриваешь боярина Данилку, того, что ты на Одрах ножом пырнул? Убили его словаки над Вагом. Hergott , счастье твое, потому что он злопамятен был. А я не злопамятен. Хотя ты тогда в Одрах напакостил, ужасно напакостил, я тебе это по-христиански прощаю. И зла не держу. Но сначала давай выпьем за согласие. Давай меда, Микошка. Ну, за здоровье!

— За здоровье!

— А тебе, Рейневан, — вытер усы Куропатва, — куда именно надо? Спрашиваю, потому что, может, с нами поедешь?

— Я на север — Рейневан решил не слишком откровенничать.

Поляк не успокоился.

— Куда конкретно?

— Велюнь.

— Ха! Так ведь и мы в ту сторону. Езжай с нами, в comitivie веселей. И безопасней. А, Федька? Возьмем его?

— Мне все одно. Хочет, пущай едет. За здоровье!

— За здоровье!

Они ехали на север по зеленой долине Пшемшы.

Возглавлял князь Федор Федорович Острожский из Острога, сын луцкого старосты. За ним ехал на красивом сивке Ян Куропатва из Ланьцухова герба Шренява. За ним Якуб Надобный из Рогова герба Дзялоша. Откуда-то родом из Великопольши Ян Тлумочист герба Боньча. Ежи Скимунт, литвин, род которого совсем недавно удостоился быть принятым в польский герб Одровонж [1148] См. примечания к давадцать первой главе. . Акакий Пелка герба Янина, столь сомнительного, что его насмешливо называли «Солонина». Братья Мельхиор и Микошка Кондзьолы герба, также вызывающего сомнения, такого же рода и явно такого же поведения.

Душевное состояние Рейневана делало его абсолютно безразличным ко всему, его мало что интересовало. Тем не менее, он несколько удивился, увидев Острожского. До него доходили слухи и сплетни, согласно которым князь уж который раз подряд предал гуситов и предложил свои услуги королю Сигизмунду Люксембуржцу; такие случаи имели место год тому, то есть вскоре после той бурной ночи в Одрах, когда дело дошло до ножей. Молва несла, что Люксембуржец принял Федьку за провокатора и приказал его заточить вместе со всей сопровождающей его компанией. Ба, поговаривали даже о казни на площади в Пожоне, объявились даже очевидцы, описывающие казнь с красочными подробностями. И вот, к удивлению Рейневана, казненные ехали себе абсолютно беззаботно по зеленой долине Пшемшы. В другой ситуации Рейневан, может, что-то бы заподозрил, может, задумался бы два раза перед тем, как присоединяться к подозрительной группе. Но ситуация не была другой. Она была такой, какой была.

На западе, с окрестностей Гливице и Бытома, в небо поднимались черные столбы дыма. В то же время в селах, мимо которых они проезжали, не заметно было паники, на лесных дорогах не было видно беженцев. Князья Конрад Белый и Казимир из Освенцима, видимо, пользовались доверием людей, они верили, что их жизни и имущество будут защищены, ведь для этого и выжимали из них дань. Независимо от их фактических планов, князья в этом отношении производили хорошее впечатление. Чем дальше на север, тем больше было заметно военное присутствие. То и дело где-то гордо трубили рога, несколько раз они замечали на горизонте вооруженные кортежи, идущие вскачь с развернутыми флагами. Кавалькада Федьки из Острога держалась малолюдных дорог, благодаря чему за два дни пути они не нарвались ни на один военный отряд или разъезд. Однако опасность такая всё время существовала. Рейневан, несмотря на отрешенность, чувствовал беспокойство. Если бы солдаты их схватили, они могли бы быть повешены на первом попавшемся суку, а расставание с земной юдолью таким способом ему вовсе не улыбалось.

Общество князя, казалось, опасностью пренебрегало. Острожский и его дружки вели коней ленивым шагом, зевая или разгоняя скуку дурацкими разговорами.

— Смотрите, народ. — Якуб Надобный развернулся в седле. — Мы едем, прям как из легенды взяты. Братья славяне! Лях, Рус и Чех!

— Лях, Рус и Немец, — скривился Федька Острожский. — Где ты здесь чеха видишь?

— Рейневан, — сказал Тлучимост, — с чехами водится. И говорит по-чешски.

— Федька, — сказал позади Скирмунт, — ругается по-мадьярски, но он же не мадьяр. А Рейневан не немец, а силезец.

— Силезец, — Федька сплюнул, — значит, ни то ни сё. С перевесом немца.

— А ты сам, — спросил Рейневана Куропатва, — кем себя считаешь?

— А вам, — пожал плечами Рейневан, — какая разница?

— Без разницы, — согласился Куропатва.

— Ну вот, — обрадовался Надобный. — Я ж говорил, что взяты, как из легенды. Лях, Рус и без разницы.

— Слушай, Надобный, как там было с твоим братом Гиньчей? Это правда, что он королеву Соньку трахал?

— Неправда, — возмутился Надобный. — Ложь и поклеп! Невинно его Ягелло в Хенцинах приказал посадить. Поэтому я и пошел за Корыбутовичем в Чехию, наперекор королю. За то, что он с Гиньчей несправедливо поступил, гноя его на дне ямы, как пса.

— А ты не врешь? Потому что говорили, что Гиньча на Вавеле трахал.

— Трахал, — признал Надобный. — Но не королеву, а ее фрейлину. Щуковскую.

— Которую? — поинтересовался бывалый, видимо, Куропатва. — Каську или Элишку?

— Если хорошенько подумать, — подумал Надобный, — то, наверное, обеих.

На следующий день они подошли под Люблинец, городишко, расположенный на дороге из Севежа до Олесьна, важном пути для товарообмена Силезии с Малопольшей. Компания потирала руки и вслух радовалась мыслям о люблинецких корчмах и о пиве, которое там варят, однако ко всеобщему разочарованию Федор Острожский приказал им остановиться на привал вдали от застроек и строго запретил там показываться. Сам, в сопровождении только Яна Куропатвы, подался в город. Под вечер, когда стало темно. Обещая вернуться на рассвете.

Поначалу всё это мало волновало Рейневана. В конечном счете князь Острожский был атаманом, авантюристом и наемником всякий раз у другого хозяина, замешанным в аферы и такие делишки, которые следовало улаживать тайно, скрытно и впотьмах. Однако, со временем любопытство взяло верх, тем более, что и случай подходящий нашелся. Дело в том, что компания плевала на приказы князя. Оставив Скирмунта и Рейневана стеречь лагерь, они двинулись в сторону ближайших сел на поиски выпивки, еды и возможно секса. Когда Скирмунт уснул, Рейневан сел на коня и втихаря отправился в Люблинец.