Александр Афанасьев - Экспедитор

Девятьсот сорок четвертый день Катастрофы

И снова – бывшая Россия, все ближе к югу. Леса сменяются перелесками, потом степью. Бывшая М4, одна из самых загруженных дорог России, пугает завалами ржавых, битых, расстрелянных, разобранных машин по обочинам.

Однако здесь снова видна жизнь, видны работы в полях, видно, что живы деревни и хутора, а это значит, что рядом анклав. Приметы безошибочные.

Машин встречных было мало, а те, которые были, прибавляли ход. Мы тоже не настаивали на знакомстве – сейчас легче легкого получить автоматную очередь в брюхо вместо визитной карточки.

А на меня опять нахлынули воспоминания. Такие, что хоть топись…

Шестьдесят второй день Катастрофы

Улица Туполева в Казани выходит на Николая Ершова, один из крупных магистральных проспектов города. Застроена она в основном сталинками, тут же находится Казанский авиационный институт… или, может быть, университет, я не знаю, как правильно это называется. Я вообще плохо ориентируюсь в Казани, так как бывал в городе отрывками и только по делам. Тут мы должны были встретиться с группой местных выживших – а вместо этого попали в ловушку. Сначала нас попытались замочить и отнять технику – вон, машина догорает. Но наличия КПВТ они не предусмотрели. Правда, успели серьезно повредить одну машину и менее серьезно, но все же вывести из строя другую. А КПВТ поднял всех зомбей, какие были в окрестностях, – а было их тут, по-видимому, немало. И вот они перли и перли, пока мы двумя машинами пытались удерживать периметр.

А наши водилы решили на коленке починить мост и движок, перебросив недостающее с нашедшегося под рукой «КамАЗа». Наверное, надо было послать их вместе с их инициативой подальше и уматывать на той технике, что есть. Но, во-первых, мы бы там набились как сельди в бочке и резерва на случай, если выйдет из строя еще одна машина, у нас уже не было бы. Во-вторых, бросать бронемашину, причем лучшую из них, с «камазовским», а не «камминсовским» движком (ну где вы запчасти на «Камминс» найдете?), было жаль.

Вот и влипли. Потому что истинного количества зомби мы не предполагали.

Автомат лязгнул в последний раз затвором и замолчал.

– Пустой!

– Крою! – Справа.

Магазин в сумку, из сумки – свежий, тяжеленький сороковник. Примкнуть, передернуть затвор. Хорошо, что с собой много, снаряжать бы тут упарились, каждый человек на счету. У военного вообще в подсумке четыре магазина – это смех. Я, например, только на снаряге ношу одиннадцать – нацепил на себя все почти, какие только сумел найти, став похож на черепашку ниндзя. Но мне в БТР или в БРДМ не садиться. А в сумке, которая рядом со мной, еще двадцать три магазина… осталось немного уже, правда. Все, что есть – сталь, пластик, пафгановские. Эту сумку я держу с собой в машине, если что – можно и оставить для действий в пешем порядке, а с машины – запас карман не тянет.

– Работаю!

Только крикнул – послышался крик справа. У меня магаз был целый – рванулся туда.

Так и есть – тварь. Думать, откуда она, некогда, скорее всего, подобралась со стороны тротуара, там зелень, мать ее ети. Длинная, зубастая, как… такса, только больше в несколько раз. И только чудом не порвала нашего Игорича – чуть промахнулась, сбила его с ног, вцепиться не смогла. Гиена какая-то. И сейчас, прижавшись к земле, готовится к броску – ее задержало только то, что появился я и она оказалась перед выбором.

(На самом деле это и была такса. Просто тут неподалеку жила женщина, у которой было несколько такс. Когда началось – одна из такс перекусала своих товарок, а потом и хозяйку укусила. А потом она всех съела…)

Выбрала!

Я успел перекинуть на автоматический огонь и упасть на колени, чтобы вести огонь снизу вверх и дать возможность стрелять с машины. А дальше тварь бросилась на меня, метров с пятнадцати, избиваемая свинцом. Хорошо, что у меня были охотничьи, со свинцовой головкой, такими и на лося, бывало, что охотились. И тут же – от машины долбанул «Вепрь-12» пулевыми, и тварь такое огорчение не вынесла – ее просто порвало пулями, она не смогла сделать последний прыжок. Но удивительно что – позвоночник перебит, а она все равно передними лапами скребет.

Живучая…

Игорич неуверенно поднялся.

– Цел?!

Если сейчас Игорич обратится – трындец. Другого такого водилы нет у нас.

– Цел…

Вижу, что цел. Ватник, подшитый изнутри чем-то вроде панциря из проволоки, спас. Почему изнутри? Потому что снаружи еще и вата, попробуй, прокуси или порви вату, а за ней – проволоку, тонкого, но прочного плетения.

И тут появилась вторая тварь.

Она вскочила на троллейбус, скособочившийся у остановки, и на секунду замерла, определяя цель.

Дудух!

Долбанул за нашими спинами КПВТ, нас оглушило – а тварь порвало, мы видели, как полетели куски. КПВТ – это без вариантов.

Подбежал к Игоричу, помог…

– Долго еще?

– Минут десять.

– За минут десять нас порвут!

Водила сплюнул.

– За десять – поедем.

– Ладно, давай!

Сколько осталось? Немного ведь, уже выбирать приходится – все пустые.

– Саня!

– Иду!

– Ты долбанулся?

Да. Знаю. Я – долбанулся. Мы все – долбанулись. Конкретно долбанулись. Мы все – бредим. И все, что вокруг – это бред. Такого не бывает.

Не бывает, чтобы мертвые шли по земле как живые.

Короче, отбились мы. Десять минут превратились в двадцать пять – но мы отбились. Наши водилы, похоже, еще не вкурили, что делается. А делается конец света.

И – да… казанские на нас так и не вышли. Не знаю, что с ними.

– У нас бронемашина. Что они сделают с бронемашиной?

– Чо сделают?! Да спалят нах из РПГ в переулке!

– Какие тут РПГ? Город мертвый.

– Какие?! Не, ну ты из всех мудаков – мудак.

– Ночью. У нас броня, ночники есть. Обернемся за раз.

– Не, ну песдец.

Да все я понимаю. У всех есть что-то личное. У всех. И офицеры должны подавать пример – срать на личное, со второго этажа.

Да только я не могу так.

И все понимают, что я, как мне надо, так и сделаю. Я – гражданский и привык поступать, так как мне надо. А военных у нас почти нет в группе.

– Короче, говори с пацанами. Как решат.