Николай Бахрошин - За пять минут до

Мама, опомнившись от любви (или – похоронив любовь в глубине души, переболев ею – кто теперь знает?), впала в другую крайность. Ударилась в самоуничижение, если не сказать – в самоедство. Она одна во всем виновата – и в измене отцу, прекрасному, сильному, великой души человеку, и в смерти запойного гения, способного потрясти мир шедеврами живописи. Ведь знала же, что художник на пороге очередного приступа, могла не пойти тогда в эту треклятую булочную. Но – пошла, и дверь заперла снаружи, а у него – разразилось… Вообще, она приносит людям одни несчастья. Женщина-беда! Так что самое лучшее, самое правильное для нее – стать безголосой тенью за спиной законного мужа.

О продолжении артистической карьеры речи не было, она сама захлопнула свое прошлое, как дочитанную книгу. Мама окончила курсы бухгалтеров, выбрав эту профессию как прямую противоположность театру, некоторое время работала в какой-то конторе. Потом – беременность, мое рождение, и мама окончательно перешла на положение домохозяйки. Работать ей было не обязательно, отец оставался крупным чином, пусть и не добравшимся до самого верха.

Повзрослев, я начал использовать термин «надлом». Он действительно ощущался в этих двух необыкновенных людях, моих маме и папе. Моим родителям, выдающимся, необыкновенным, всего было дано с лихвой, с таким переизбытком, что загордишься. Но судьба стукнула больно и неожиданно, как умеет. Их жизнь, внешне обеспеченная, с казенной машиной, дачей и совминовскими пайками, не состоялась так, как могла бы. И мамин талант остался не реализован, и отцовский ясный, острый, умеющий разложить все по полочкам ум мог проявить себя куда более ярко. Если бы все сложилось иначе… Хоть и говорят, что в прошлом нет сослагательного наклонения, но мало ли легковесной болтовни принимают за истину?

Помню, в детстве, не слишком понимая подоплеку происходящего, я считал родителей образцовой парой. Гордился их неизменным спокойствием и трепетным отношением друг к другу, чтоб кто-то на кого-то повысил голос – такого просто не могло быть. Я еще не понимал, конечно, что все это проистекает из давней привычки не задевать чужих ран.

Следующий большой слом в нашей семье произошел, когда развалился СССР. Отцу почти сразу назначили персональную пенсию за «особые заслуги в области государственного строительства». Как он сам говорил, выкинули пинком под зад.

Без работы, без Дела, ему было тяжело. Маятно – его слова. Так что на пенсии отец прожил недолго, однажды вечером сидел в кресле и вдруг завалился на бок. Когда приехала «Скорая», он был уже мертв. Инсульт. Легкая смерть, как принято говорить в таких случаях.

Вот маме не повезло, она тяжело умирала. Вот-вот, говорили врачи, и это «вот-вот» тянулось почти две недели. Она уже мало что чувствовала, ничего не говорила и глаз практически не открывала, но, когда кто-то появлялся поблизости, судорожно хватала за руку и не отпускала. Как от нее отойдешь? Мы с Ириной, моей первой женой, так и просидели в больнице эти две недели. Посменно, чтоб было кого держать за руку…

Сейчас я поймал себя на мысли, что кому-то мое вступление покажется слишком длинным. Не относящимся непосредственно к теме моих записок. Попробую объяснить. Дело в том, что особая, своеобразная атмосфера нашей семьи, тот неуловимый надлом, что чувствовался в двух моих самых близких людях, сыграли большую роль в моей жизни. Судьба, не судьба, время расставит, жизнь рассудит, жизнь диктует – эти слова звучали у нас куда чаще, чем у других, можно сказать, значительнее, чем у других. И я с раннего детства проникся их мистическим, фатальным смыслом. Начал задумываться – а что же такое судьба, что такое жизнь, что есть смерть и путь человеческий. Уверен, именно эти не детские размышления подтолкнули меня в конце концов к Прозрению…»

Я хлебнул остывшего чаю. Мысленно проворчал, что оправдываться перед читателем – дело заранее проигрышное. Умный поймет, ему оправдания не нужны, а дураку все равно ничего не докажешь. Дурак – одна из самых крепких позиций в линии жизненной обороны.

Но вступление действительно длинновато, Николай Николаевич не зря расшаркивался. Ладно, мы все-таки подошли к сути. Значит, он называл это Прозрением…

Н. Н Скворцов «Проблемы реинкарнации». Из главы «Пробуждение чувств»

«Да, для себя я назвал это Прозрением, но можно употребить и другой термин – Осознание, Просветление, Открытие Настоящей Реальности, что угодно…

Полагаю, первым толчком стал страх смерти. То осознание конечности жизни, которое рано или поздно приходит к каждому ребенку.

Впрочем, лучше я начну по порядку. Из раннего детства мне отчетливо запомнился один эпизод, который, думаю, можно определить как начало. Я в то время ходил в детский сад, в какую-то не самую старшую группу, следовательно, лет мне было всего ничего, пять-шесть, наверное. Помню, был очередной утренник с присутствием родителей, воспитательница бодро барабанила по клавишам пианино, а мы, ребятишки, подпрыгивали в такт по кругу, изображая зайчиков, белочек и прочую пушистую фауну. С точки зрения взрослых – умиляющее зрелище, глазами детей – близкое к идиотизму. Это вдруг пришло мне в голову, я сбился с такта, смешал наш прыгающий строй и услышал свистящий, злой шепот воспитательницы. И тогда возникло совсем отчетливо: почему я, большой, умный, много поживший и повидавший человек, должен изображать из себя дурака с привязанными ушами?

Вот и все тогда. Казалось бы, не о чем говорить. Мало ли о чем думают маленькие дети, пока мы считаем, что они еще ничего не думают. Но запомнилось, потому что мысль была какая-то непривычная – по-взрослому острая и язвительная.

С тех пор… Может, не сразу, но, по крайней мере, после того случая мое сознание словно бы раздвоилось. Конечно, я оставался ребенком со всеми детскими играми и шалостями, но при этом в глубине мозга словно бы засел кто-то большой и опытный, снисходительно наблюдая, а порой – комментируя. Не скажу, что такая раздвоенность сильно мучила меня. Я принял ее как данность и даже не задумывался, бывает ли по-другому. Но многие, все эти полузнакомые дяди-тети, с удовольствием сюсюкающие с малышами, начали находить меня странным. Слишком взрослым для своих лет.

Нет, в смысле интеллекта все было в порядке – ничего выдающегося. Вполне средние показатели и в учебе, и в играх. Как я теперь понимаю, окружающих настораживало отсутствие у меня той бездумной, неэкономной живости, которой отличаются дети. И взгляд, конечно. Слишком внимательный и не по-ребячьи оценивающий. Что-то не так с этим мальчиком наверняка…

К счастью, родители думали по-другому. Они вдоволь нахлебались собственной исключительности и скорее согласны были закрыть глаза на кое-какие странности, чем признать в своем ребенке отклонение от нормы. Спасибо родителям! Их несгибаемость наверняка избавила меня от какого-нибудь детского психиатра, который взялся бы за мое неокрепшее сознание с упорством воинствующего инквизитора.