Николай Бахрошин - За пять минут до

Древний камень лег в руку привычной тяжестью. Старый знакомый. И почему он вызывает у большинства такие пошлые ассоциации? Обычное ханжество, по-другому не скажешь. Фаллический символ – один из древнейших в истории человечества, в корень, можно сказать, смотрели предки. Неудивительно, что Великая пирамида севера как олицетворение жизни открывается именно таким ключом. Символ остается символом, как ни пытается отменить его современная политкорректность.

Мэр Скальска Афанасий Никитич Гаврилюк проснулся от того, что его кто-то встряхнул.

Какой заразе жить надоело?!

Нарезался! Это была вторая мысль. Ее немедленно подхватили сердце, печень, поджелудочная, легкие, да и вся прочая требуха, – ой, нарезался, ой, как плохо-то, ой, лучше было сдохнуть с вечера…

Но кто его тряс-то? Мэр с трудом повел головой. Высокий потолок с темными балками, бело-снежные стены, картина в виде пятнистой мазни в дорогой, стильной раме… Гаврилюк наконец догадался, что лежит в кровати в гостевой спальне зятя. В костюме, рубашке, при галстуке, свалявшемся под подбородком в комок, и даже в одном ботинке. При этом – под двумя пуховыми одеялами. Липкий весь от жары.

Зятек постарался? Поухаживал, называется, заставь дурака…

Второй ботинок скоро обнаружился на подушке. Достаточно было шевельнуть головой, чтобы воткнуться носом в лакированный бок. Пахло не очень. Четыреста евро отдал в Испании за эти штиблеты, а от них каким-то сыром разит… Вроде бы вчера сыр не ел, во всяком случае, не из ботинка, обстоятельно рассудил мэр. Нет, но кто его тряс-то?!

События вечера постепенно всплывали в памяти. Разговор о контрактах, люди в черном, похищение елды, отчаянная пьянка вдвоем… О-ё!..

На этот мысленный возглас организм охотно откликнулся.

Строго цыкнув на собственный ливер, Гаврилюк спустил ноги с кровати. С усилием приподнялся, держась за спинку двумя руками.

Опять качнуло! Словно пол взбрыкнул под ногами. Похмелье такое или на самом деле дом вздрагивает? А что, Игоряша мог накосячить. Эконом известный, коттеджи-то ставила его фирма… Даже для себя нормально сделать не может, жадный до опупения. Теперь дом от ветра шатается. Или – похмелье…

Дверь спальни открываться не захотела. Гаврилюк решил, что перекосило коробку, и поднажал. Дверь оказалась подперта зятем. Оттащил папу в спальню, а сам, значит, рухнул. Спит.

От удара дверью зять не проснулся, только всхрапнул тяжело. Черт с ним, не жалко. Умнее все одно не будет, а дурнее некуда, решил Гаврилюк. Хорошо, доча с внуками во Франкфурте шопоголит, не видит бытового безобразия своих мужиков. Интересно, а жене он хоть позвонил вчера? Раскудахчется, курица…

В этот момент качнуло так, что мэр опустился на четвереньки. Постоял в этой устойчивой позе, не решаясь выпрямиться. Перекрытия затрещали или показалось? Нет, не понять, от чего качает. Но что с этим делать – вполне понятно!

Решительно спустившись в кухню, мэр с ходу жахнул стопарь перцовой. Отлегло от души… И пол под ногами стал, как положено, твердой основой, а не субстанцией с независимыми стремлениями…

Он умылся, жахнул еще стопарь, съел бутерброд с колбасой и маслом, жахнул стопарь, пригубил растворимый кофе, жахнул стопарь.

Требуха внутри примолкла испуганно, и Гаврилюк скептически усмехнулся. То-то! Деды-прадеды небось знали, каким местом (макаром?) лечатся…

Когда пришла вызванная машина, мэр чувствовал себя деловитым и собранным. А вот шофер Палыч показался ему ошалевшим. Вообще-то мужик степенный, основательный, как постамент, и такой же непробиваемый. Лишнего не болтал, излишествами не баловался, за то и прослужил столько лет персональным водителем. Но сегодня и он на себя не похож. Едва тронув с места, Палыч начал возбужденно рассказывать, что главу города с утра обыскались. Трубка не отвечает, дома нет, Ирина Степановна, супруга ваша, ничего не знает и кричит – знать ничего не хочу! (Не звонил жене, отметил про себя Гаврилюк.) А тут такое… Ночью, значит, снег шел (мэр кивнул), под утро – ураган, аж ветки ломало, а потом град секанул. У себя в саду видел – яблоки как пулями с деревьев сшибало. Старый рубероид на сарае – давно хотел перекрыть – изрешетило весь к черту! Потом, говорят, река Ухта вышла из берегов, начала разливаться – хуже весеннего паводка. Окраину, где низина, уже подтапливает, в 4-м микрорайоне, в подвалах вода стоит, не войти… Чего бы ей разливаться, Афанасий Никитич? (А я знаю? – буркнул мэр.) Но это еще цветочки. Самые ягодки – земля трясется! (Гаврилюк вздрогнул.) Вроде как землетрясение… Непонятно, откуда оно у нас? Не Европа небось, это у них там всегда все плохо…

Гаврилюк, внимательно слушавший водителя, невольно усмехнулся. Глыбообразный Палыч искренне верил всему, что показывали по телевизору. Он днями просиживал перед плазмой в приемной мэра, выбирая каналы патриотического направления. За границей Палыч никогда не был, поэтому мнение о Европах-Америках имел самое категоричное – там все плохо. Ведь не дураки же это снимают!

Мэра, в общем, его оптимистический патриотизм устраивает. Он соглашался, что снимают не дураки. Дураки смотрят.

Но – землетрясение… Действительно слишком… От предчувствия дурных новостей заныло под ложечкой.

– Повреждения, жертвы есть? – хрипло спросил Гаврилюк. Пора настраиваться на рабочий день. Который, по-видимому, обещает многое, но ничего хорошего.

– Есть, как не быть. Стены комплекса отдыха, что зять ваш, Игорь Владимирович, строит, – шофер из деликатности кашлянул, – обвалились к черту. С торгового центра, что на Марксистской, крышу снесло, придавило кого-то. На Летчика Попова тоже новый магазин обвалился, сложился, говорят, как карточный домик. Благо еще не открыли поутру, жертв вроде нет. На Энгельса новый трех-уровневый гараж так накренился, что автомобили, как семечки, сверху посыпались. Там теперь, говорят, хозяева собрались, матерятся хором и хотят идти к мэрии демонстрацией…

Гаврилюк болезненно хмурился. Торговый центр, магазин, гараж – все это тоже строило ОАО «Дорожник». Ну Игоряша, ну деятель – понастроил на соплях из картона! А с кого теперь спросят?!

Служебная «Волга» мэра тем временем миновала коттеджную зону и въехала в город. Мэр сразу увидел, что вокруг все наперекосяк. На тихих еще вчера улицах встревоженно суетились жители, зловеще хмурилось небо, по дорогам растекались потоки грязной воды, деревья, как на параде увечий, протягивали обломки веток. Где-то в стороне надрывалась полицейская сирена, густо поднимался высокий черный столб дыма. В ту сторону, как осы, пролетели сразу три пожарных машины, едва не задев его «Волгу». «Эмчээсники, мать их!..» – ругнулся водитель.