Ричард Кирк - Необходимые монстры

Мох, очнувшись после нападения в проходе, был удивлен, узнав, что Имоджин занемогла.

– Я загляну к ней.

– И наведи здесь порядок, пока Сморчок не увидел, – подмигнул ему Радужник.

С грузом на сердце от предстоящей необходимости Мох прошёлся по квартире, рассеянно осматривая всякие безделушки и снимая книги с полок. Нашёл и прикурил ядовито-зелёную сигару – оказалась жуткой гадостью, так что через несколько минут пришлось затушить её в кухонной раковине. Взяв рисунок, который рассматривал Шторм, Мох понёс его обратно в комнату, где лежала спящая Имоджин.

В спальне Сифорта потолки были так же высоки, как в гостиной и библиотеке, но она была поменьше и поуютнее. Люстра в форме медузы отбрасывала пятна света на бордовые стены и на тёмные панели обшивки. Слабый огонёк угасал за декоративной решёткой, на каминной полке стояли остатки еды, отражаясь в заднике из позолоченного зеркала. Пространство между роскошными шторами из тафты позволяло взглянуть на город позади здания. Мох вжался лбом в прохладу оконного стекла. Сообразив, что его могут увидеть, задёрнул шторы.

Имоджин лежала не на кровати Сифорта, а на удобной кушетке. Натягивая одеяло ей на плечи, он рукой скользнул по её щеке. У неё был жар. Кожа побледнела настолько, что её можно было принять за такое же нечеловеческое создание, как и Радужник. Хотя мелкие морщинки вокруг рта и глаз утверждали обратное.

– Всё изменилось, – произнёс Мох. Глаза её двигались за веками, грудь мягко и ритмично поднималась и опадала под одеялом. Он поместил рисунок к остальным в книжный шкаф. Рука его задержалась на сундуке, готовясь закрыть его, и Моху пришло в голову просмотреть некоторые книги. Кто знает, что находилось под их обложками? Ему привиделось движение в одном из пузырьков, и он решил, что осмотр лучше произвести при дневном свете. Пожалел, что нет флакончика с синиспорой, чтоб мозги прочистить. Но – чего не было, того не было. Так что он удобно уселся в кресло и проводил время, рассматривая Имоджин, пока и сам не погрузился в сон. Глаза его разом распахнулись, когда подсознание подбросило ему то, что он заметил в пылу обсуждения с Радужником. Шесть оцелусов?

На следующее утро Мох проснулся, готовый к решительным действиям. Он вымылся, хорошенько рассмотрел себя в зеркале, в раме с херувимами. Лицо его уже избавилось от худшего, что претерпело всё тело. Красные следы порезов на надбровье да кое-какие отметины на щеках были единственными заметными свидетельствами избиения. Он оделся в то, что предлагал богатый гардероб Хабиха Сифорта: белую сорочку, тёмно-серый галстук и брюки с отутюженными складками. К этому он присовокупил чёрный костюмный пиджак, а поверх накинул пальто. Спохватившись, подровнял бороду и протёр очки. Когда такое преобразование в Джозефа Леса было закончено, он заглянул к Имоджин, которая всё ещё спала. Прикрыл дверь спальни так, чтобы его уход не разбудил девушку. Долго отсутствовать он не собирался. Наживит приманку – и вернётся.

Через мгновение он вышел из дома, окунувшись в какофонию разгоревшегося утра. Ширины улицы перед домом Сифорта вполне хватало, чтобы вместить два трамвайных пути и пешеходный тротуар. Напротив стоял похожий трёхэтажный дом с фасадом из известняка. Оба конца улицы были ярко освещены и оживлённы. Повернув направо, он припустил быстрым шагом, отмечая резкий переход от лета к осени, произошедший за минувшую неделю. Воздух был прохладным, попахивал угольным дымком и морем. Растения в урнах на тротуаре сильно разрослись и желтели, увядая. Утро стояло мирное.

Мысленно он возвращался к состоянию, в каком пребывал в том проходе. Оценивал его как своего рода припадок, спровоцированный отказом от синиспоры или резким взлётом напряжения. Признаки замечались на протяжении многих дней. Он не придавал им значения и поплатился за беззаботность. Так можно было бы объяснить все фрагменты снов и все видения. А вот от чего не отделаться, так это от вопроса о личности спасителя. Кто спас его, увезя на такси? Это не был Радужник. Радужник обмыл его и уложил в постель, но кто-то другой доставил его домой к двери Сифорта, где Радужник и нашёл его.

Мох шагал навстречу солнечному свету, туда, где односторонняя Девониан-лэйн пересекалась со Сперрикорн-авеню. Он миновал несколько магазинов, в том числе и заколоченную художественную галерею и табачную лавку. На авеню он протиснулся в битком набитый трамвай, только что с лязгом остановившийся. Мох вынужден был стоять в проходе, пока трамвай, кренясь и рассыпая искры, продвигался к району рынка. Проехав несколько кварталов, он спохватился: выходя из дома, не убедился в отсутствии полицейских агентов. Это успело стать для него обыкновением с тех пор, как он приступил к работе у Сифорта. Он расценил это как предупреждение о том, что целеустремлённость у него возобладала над осторожностью, и решил не торопиться и быть повнимательнее к тому, что его окружает.

Мимо скользнули колонны и почерневшие статуи Дома Оперы, затем Морской музей и Художественная галерея. Шедший прошлой ночью дождь оставил после себя лужи на тротуаре, но небо было уже чистым. Мох сошёл с трамвая у Мемориальных Садов, откуда уже был виден рынок. Когда трамвай пополз дальше, позвякивая колокольцами, он остановился и взглянул на Полотняный Двор, этот величественный архитектурный ориентир. Но не туда он направлялся. Свернув, Мох пошёл налево до старой улицы за Художественной галереей, уклоняясь от грузовиков и подвод, равно как и от исходящих парком куч конского навоза. Он шёл к Птичьему переулку.

Птичий переулок представлял собой покрытый слизью кусок брусчатки между складами галереи и арсеналом. Бельевые верёвки были так натянуты между стенами, чтобы пришедшие сюда могли повесить на них птичьи клетки. Они висели, постоянно покачиваясь, служа жилищем ошеломляющему разнообразию птиц, от которых в воздух летели тучи пёрышек и шелухи. Войдя в переулок, Мох пригнулся, избегая столкновения с тесным рядом клеток. Их трепещущие обитатели наполнили его слух прелестным пением и менее прелестными пронзительными криками, пока он пробирался между столов, за которыми собирались старики, торгуясь и меняясь птицами, россказнями и шахматными задачками. Он обошёл прилавок, где подавали горький кофе из самовара. Дымный дух от шампуров с ягнятиной и каштанов густо висел в воздухе, напоминая, что Мох ещё ничего не ел. Придётся обождать: он уже увидел того, кого пришёл навестить.

Оливер Таджалли сидел на своём обычном месте. На столе перед ним стояла деревянная клетка. Небольшой зелёный попугай с красным клювом просовывал головку меж прутьев решётки и брал семечку подсолнечника из зубов Оливера. Квакуша, также сидевший за столом, смотрел на это представление без особого интереса.