Эдуард Геворкян - Правила игры без правил (сборник)

Балкон находился невысоко, на уровне второго этажа. Иногда сюда залетали ленты серпантина, порывы ветра несли конфетти, обрывки газет и куски перфолент. К балкону приблизилась на ходулях румяная женщина с большим бантом в волосах и в огромной пышной юбке, как будто срисованной со старой картины. Женщина кинула им розу, промахнулась, показала язык, а потом, повернувшись, нагнулась и задрала юбку, обнажив тугие телеса в розовых панталонах. Сильно перегнувшись вперед, она потеряла равновесие и кувыркнулась с ходулями прямо на восторженно взвывшую толпу. Аршак заметил, как подскочили к ней несколько ряженых в масках, юбка разлетелась в клочья, а женщина громко и радостно смеялась.

Аршак смотрел на суматошное веселье, и чем больше смотрел, тем тоскливее становилось у него на душе. Вскоре лица в толпе казались ему все на одно знакомое усатое лицо.

Заревели, ухнули барабаны, толпа взялась за руки и бесконечной змеей пошла, скручиваясь и раскручиваясь, по площади, дружно выделывая коленца под нехитрый, но навязчивый мотив тарантеллы. Круги сходились и расходились, головы, словно нанизанные на четки, проплывали под балконом…

Музыка стала фальшивить, цепь распалась на фрагменты, танцоры устали. Некоторые вышли из круга и расселись, привалившись к пьедесталам юных отцов. Карнавал выдыхался.

Тихий гул, шедший сверху, нарастал. И вдруг высоко над площадью с ревом прошли боевые вертолеты — в зеленокоричневых камуфляжных пятнах, с гроздьями ракет на пилонах. Днище каждого вертолета украшала огромная, выведенная белой краской буква. «Т… А…» — начал читать Аршак, и сразу же получилось:

«ТАНЦУЮТ ВСЕ!» Вертолет с восклицательным Знаком шел чуть левее колонны. Над площадью он вильнул хвостом, развернулся и ушел обратно, скрывшись за башнями замка.

Призыв и впрямь придал силы уставшим весельчакам. Снова грянули трубы, арфист опрокинул арфу и заплясал на струнах, толпа задергалась… Карнавал возгорелся с новой силой.

Аршаку это стало надоедать. Он медленно пошел к двери, обернулся — Кошкодаву до него не было дела: ходульные разыгрывали в центре площади какой-то не очень понятный, но очень непристойный спектакль, и он, теребя усы, ел их глазами, бормоча: «Ай да я, ай да я!»

Набившие оскомину коридоры уже не казались таинственным лабиринтом. Переходы и лестницы чередовались, этажи различались цветом обоев. Вот он нашел ковровую комнату, затем быстро спустился на два этажа и несколько минут стоял перед разодранным проемом в нишу, откуда несся еле слышный скрип велосипедной цепи.

Войти туда он не решился. Постоял — и пошел дальше. А через несколько шагов побежал, забираясь все выше и выше. Этажей через пять в коридорах стали появляться окна, а затем и широкие двери! Они вели на опоясывающую замок балюстраду. Голубой в черный горошек коридор вывел к переходу между башнями. На узкой площадке разгуливали голуби, у противоположной башни стоял вертолет.

Аршак повернул обратно. А через пять минут понял, что заблудился и запутался в последовательностях цвета и узора обоев.

Коридор вывел к зашторенному проему. Аршак дернул за толстую, всю в узлах, веревку — штора с грохотом ушла вверх.

В пустой комнате перед телевизором сидел Михаил и азартно стучал кулаком по колену.

Аршак кинулся к нему и больно ударился о толстое стекло.

— Миша, Миша! — Он забарабанил кулаком по прозрачной броне, но двоюродный брат не слышал. — Миша, выведи меня отсюда… — прошептал Аршак и распластался по стеклу.

И тут Михаил поднялся с места, подошел к телевизору и протянул руку к выключателю. В тот же миг комната, телевизор, Михаил съежились, сошлись в яркую точку, а точка, померцав, угасла.

Аршак попятился от огромного слепого экрана телевизора. Медленно поползла вниз шторка. И он пошел, опустив голову…

Он устал, страшно хотелось пить. И тут послышался голос. За дверью кто-то негромко напевал.

Аршак подошел к двери, постучал и раскрыл, уверенный, что сейчас навстречу ему выйдет Кошкодав-Ракоед. Но он ошибся.

Помещение — большая ванная комната. У зеркала сидел спиной к двери незнакомый человек и брился опасной бритвой.

Заметив движение в зеркале, бреющийся обернулся и, вздев бровь, отложил бритву.

— Так-так, — сказал выбритый незнакомец.

У него было странное лицо с темными полосами загара. Казалось, что по этому лицу проехала машина и оставила рубчатый след шины. Незнакомец обтерся полотенцем, взял с полки над зеркалом большой флакон с одеколоном, понюхал, зажмурил глаза, потом немного отлил в ладонь и прошелся по щекам и подбородку. Где-то Аршак его видел, но никак не мог вспомнить — где?

— Ты еще здесь? — удивился он Аршаку.

Аршак, ожидая неизбежного подвоха, молчал.

— Что, начался шабаш?

Догадавшись, что речь идет о карнавале, Аршак кивнул.

— Значит, час и десять минут… Танцуют все! А ты чего не танцуешь?

— Не хочу, — угрюмо ответил Аршак.

Услышав его голос, незнакомец вздрогнул, вскочил с места и, подбежав, внимательно посмотрел на него.

Меня зовут Николай, — медленно и внятно произнес он. — А тебя как зовут? Назови свое имя!

— Меня зовут Аршак.

Николай схватил Аршака за плечи, встряхнул.

— Как ты сюда попал? Где дверь? Бежим отсюда!

— Ничего я не знаю, — сердито ответил Аршак.

— Эх, и тебя заполучили! Вот невезение! Теперь этот хрен усатый нам устроит… Ты сказал ему, где дверь?

— Нет. Какая дверь? В Аэндор?

— Какой, к черту, Аэндор?! Он к нам прорывается, к нам, понимаешь! Здесь всех сожрал, а теперь за нас возьмется. Наворочал он тут всяких хитрых штук, а у самого только на уме — жрать, жрать, жрать…

Речь Николая стала бессвязной. Он говорил, брызгая слюной и дыша крепким запахом одеколона:

— Он ищет дверь, чтобы пройти сквозь нее, тогда его не остановить, тогда он у нас покушает вволю, и все остальные тоже хоть и единосущи, но каждый хочет урвать лучший кусок себе…

— А почему все это терпят? — перебил его Аршак.

— Кто?

— Ну, столько народа…

Николай вытаращил на него глаза, огляделся и страшным шепотом сказал:

— Здесь, кроме него, никого больше нет.

Аршака пробил озноб. Зуб не попадал на зуб, трясущимися руками он плотнее запахнул на себе куртку. Николай, не обращая на него внимания, шептал, скосив глаза на пол:

— Я сам ни хрена не понимаю, только я слышал где-то про птицу, да еще про по… поликлон. Вот как зараза эта называется, а птица, понимаешь, она вроде как от нас сюда прорывается, а он — туда, к нам, а у нас своих таких хватает, схавают его с потрохами и фамилии не спросят, вот он, сучий потрох, силу здесь и набирает, пошустрит у нас, и к себе, а нам отсюда сваливать надо вместе, одеколон — и тот дерьмо, вода вонючая, надо вниз прорываться, вниз, чердаком вниз, а там и стены труха, картинки хреновы, звездолеты-дристолеты…