Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

— Крым, — сказал Фрейзер.

Капитан наклонился взглянуть на когти молодого терьера, сидящего на руках у смуглого, довольно тучного человека, чьи напомаженные локоны крыльями выпирали из-под котелка.

— Веласко, — злорадно пробормотал Фрейзер и в мгновение ока оказался рядом с напомаженным типом.

Капитан вскинул голову, его красивое молодое лицо передернулось в мучительном тике, и перед глазами Олифанта поплыл кровавый Крым — полыхающие города, белые цветы человеческих рук, распускающиеся в липкой, взбитой снарядами грязи. Он содрогнулся, сделал над собой усилие и выкинул страшные видения из головы.

— Разве мы знакомы, сэр? — осведомился капитан у Фрейзера; в его голосе звенело хрупкое, опасное веселье.

— Джентльмены! — крикнул с лестницы мистер Сейерз.

Возглавляемое капитаном общество, за исключением Олифанта, Фрейзера, смуглого в котелке и еще одного, четвертого человека, двинулось наверх, к яме. Четвертый, сидевший, скрестив ноги, на ручке потрепанного кресла, закашлялся. Только теперь Олифант заметил, что Фрейзер крепко держит его за руку, чуть повыше локтя.

— Зря вы это, Фрейзер. Пожалеете. — Сидевший на ручке кресла распутал свои длинные ноги и встал.

Олифант отметил про себя продуманность тона, каким были сказаны эти слова. Как и смуглый в котелке, четвертый был экипирован во все с иголочки, по последней моде Оксфорд-стрит. На левом лацкане светло-синего, почти лавандового, сюртука поблескивал эмалевый значок с «Юнион-Джеком».

— Пожалею, мистер Тейт? — переспросил Фрейзер тоном школьного учителя, который не совсем еще решил — то ли устроить ученику разнос, то ли уж сразу выпороть мерзавца.

— Честное предупреждение, Фрейзер, — сказал смуглый. — Мы здесь по парламентскому делу! — Его маленький коричневый терьер зябко дрожал.

— Вот как? — мягко поинтересовался Олифант. — И какие же это такие дела у парламента в крысиной яме?

— А у вас какие? — нагло спросил высокий, ничуть не пасуя перед свирепым взглядом Фрейзера, и снова зашелся кашлем.

— Фрейзер, — повернулся Олифант, — а не этих ли джентльменов вы упоминали в связи с доктором Мэллори как конфиденциальных агентов?

— Тейт и Веласко, — мрачно кивнул Фрейзер.

— Мистер Тейт, — Олифант сделал шаг вперед, — позвольте представиться. Лоренс Олифант, журналист.

Тейт сморгнул, заметно ошарашенный приветливостью Олифанта. Фрейзер понял игру и неохотно выпустил руку Веласко.

— Мистер Веласко, — улыбнулся Олифант.

По лицу Веласко мелькнула тень подозрения.

— Журналист? Какой еще журналист? — спросил он, переводя взгляд с Олифанта на Фрейзера и обратно.

— Путевые заметки по большей части, — отозвался Олифант. — Хотя в настоящее время я занят — с неоценимой помощью мистера Фрейзера — составлением популярной истории Великого смрада.

— Мэллори, говорите? — прищурился Тейт. — А он тут при чем?

— Я взял интервью у доктора Мэллори перед его отъездом в Китай. То, что пришлось ему тогда пережить, представляется исключительно любопытным и в высшей степени наглядным примером опасностей, подстерегающих каждого из нас в периоды хаоса, подобного недавним беспорядкам.

— Подстерегающих каждого? — иронически переспросил Веласко. — Вздор! Неприятности Мэллори были связаны с его учеными делами, и вашему мистеру Фрейзеру это прекрасно известно!

— Да-да. Вот именно, — согласился Олифант. — И вот почему я так рад, благодарен случаю, который свел меня с вами, джентльмены.

Веласко и Тейт переглянулись.

— Благодарны? — неуверенно спросил Тейт.

— Несказанно. Видите ли, я знаю о прискорбных разногласиях, возникших между доктором Мэллори и его ученым коллегой, Питером Фоуком. Создается впечатление, что даже в самых избранных кругах в период столь беспрецедентного стресса…

— Вы больше не увидите, — прервал его Веласко, — чтобы этот ваш Питер долбаный Фоук при всех его долбаных барских замашках вращался в этих ваших долбаных кругах. — Он выдержал театральную паузу. — Его застали в постели с девочкой, которой не было и двенадцати, вот так-то!

— Не может быть! — столь же театрально отшатнулся Олифант. — Фоук? Но, конечно же…

— Так оно и было, — заверил его Тейт. — В Брайтоне. И те, кто застукал этого козла, начистили ему хлебало до блеска, а потом вышвырнули на улицу без порток!

— Но мы тут ни при чем, — решительно заявил Веласко. — И никто не докажет обратного.

— У нас теперь новый образ мышления, — Тейт выпятил свою цыплячью грудь, чтобы лучше был виден значок; покрасневший от джина кончик его носа влажно поблескивал, — теперь нет терпимости к декадансу, хоть среди ученых, хоть где. При Байроне тайный разврат расцвел махровым цветом, и кому это знать, как не вам, Фрейзер!

Фрейзер буквально онемел от подобной наглости, а Тейт уже повернулся к Олифанту:

— Этот смрад был делом рук Неда Лудда, мистер, вот вам и вся его история!

— Саботаж в гигантских масштабах, — многозначительно возгласил Веласко, словно читая по бумажке, — при подстрекательстве заговорщиков из самых высших кругов общества! Но среди нас еще остались истинные патриоты, готовые искоренить это зло!

Веласков терьер истерически заскулил; по лицу Фрейзера было видно, что он готов придушить обоих — и человека, и собаку.

— Мы — парламентские следователи, — сказал Тейт, — пришедшие сюда по служебным делам. Не думаю, чтобы вы решились нас задержать.

Олифант предостерегающе положил руку на рукав Фрейзера.

Веласко торжествующе ухмыльнулся, успокоил своего нервического кобелька и гордо направился к лестнице; Тейт последовал за напарником. Сверху доносился бешеный лай, едва не заглушаемый хриплыми выкриками.

— Они работают на Эгремонта, — сказал Олифант.

Фрейзер брезгливо поморщился. Брезгливо и, пожалуй, удивленно.

— Идемте, Фрейзер, больше нам здесь делать нечего. Полагаю, вы позаботились о кебе?

Мори Аринори, самый любимый из японских учеников Олифанта, безмерно восхищался всем британским. В обычные дни Олифант завтракал очень легко либо не завтракал вовсе, но иногда он подвергал себя испытанию плотным «английским» завтраком, на радость Мори, который ради таких случаев наряжался в костюм из самого толстого, какой только бывает, твида и с галстуком в клеточку цветов «Королевского ирландского ордена паровых механиков».

Парадокс, парадокс забавный и печальный, думал Олифант, глядя, как Мори намазывает тост джемом. Сам он испытывал ностальгию по Японии. Пребывание в Эдо, где Олифант служил первым секретарем при Резерфорде Олкоке, привило ему любовь к приглушенным краскам и тончайшим текстурам мира ритуала и полутонов. Теперь он тосковал по стуку дождя о промасленную бумагу, по кивающим головкам полевых цветов вдоль крошечных аллей, по тусклому свету бумажных фонариков, по запахам и теням Нижнего Города…