Уильям Гибсон - Избранные произведения в одном томе [компиляция]

Недертон нервно заходил по каюте, глянул в окно на темный гараж.

Спрутосвет запульсировал: под арку вошла Лоубир. Он отступил от окна: определенно ее широкие плечи, дамский деловой костюм. Недертон вздохнул. Нашел панель, которая поднимает кресла, выбрал два и поднял. Взглянул на закрытый бар. Снова вздохнул, подошел к двери, распахнул ее, выглянул наружу. Лоубир уже подходила к трапу.

— Я была поблизости, — с улыбкой проговорила она. — Ехала поболтать с Кловис и подумала заглянуть. Надеюсь, я вам не помешала.

— Вы знаете? — спросил он.

— О чем?

— О решении Флинн.

— Да, — ответила она. — После стольких лет мне все равно немного совестно. Хотя я и не просила подключать меня к вашему разговору. Его выловили тетушки.

Интересно, подумал Недертон, неужто ей и впрямь до сих пор совестно подслушивать? Может быть, это чувство сродни его собственной неловкости от ее признания, хотя всем давно известно, что клептархи могут перехватить любой разговор. И что так всегда делалось.

— В таком случае вы слышали, что я согласился с условиями Флинн.

— Да, — ответила она, начиная подниматься по трапу. — Как и растерянность в вашем голосе.

— И вы знаете, что она не пойдет к Даэдре, если вы не уберете из уравнения нечто, называемое тусняком.

Лоубир остановилась на середине трапа:

— И что вы сами по этому поводу чувствуете, Уилф?

— Ситуация неловкая. Вы помните, что я был готов идти. Однако вы предложили сделать в их мире нечто, что она сочла малоэтичным.

— Не просто малоэтичным, — ответила Лоубир, начиная подъем. — Она сочла это гнусностью. И была бы совершенно права в своей оценке, если бы до такого и впрямь дошло.

— А вы собирались довести дело до конца? — Недертон посторонился, освобождая проход.

— Я проверяла оперативников в полевых условиях. Один из моих базовых навыков.

— Вы не стали бы этого делать?

— Не вмешайся Флинн, я заразила бы их легким штаммом норовируса, предварительно обеспечив ей и остальным иммунитет. И наверное, огорчилась бы. Впрочем, я изначально рассматривала такой сценарий как маловероятный.

Она вошла в каюту.

— Это был трюк? — спросил Недертон.

— Экзамен. Вы тоже его прошли. Вы приняли правильное решение, хоть и не понимая почему. Полагаю, вы сделали так, потому что она вам нравится, и это дорогого стоит. Я бы не отказалась выпить.

— Выпить?

— Да, спасибо.

— Я не могу открыть бар. У вас, может быть, получится. Приложите большой палец вот сюда.

Лоубир подошла к бару, приложила палец. Дверца уехала вверх.

— Джин с тоником, пожалуйста, — сказала Лоубир.

Из мраморной стойки поднялся стакан, изумительный в своем сократовском совершенстве.

— А вам? — спросила она.

Он попытался заговорить. Не смог. Кашлянул. Лоубир взяла стакан. На Недертона пахнуло можжевельником.

— «Перрье», — выдавил он. Голос был чужой, слово — дикое, будто на птичьем языке Тлен.

— Извините, сэр, — ответил бар молодым мужским голосом с немецким акцентом, — у нас нет «Перрье». Могу предложить «Аполлинарис».

— Да, хорошо, — ответил Недертон уже собственным голосом.

— Лед? — спросил бар.

— Да, пожалуйста.

Появилась его вода.

— Я не понимаю, зачем вы проверяли Флинн, — сказал Недертон. — Если, конечно, вы проверяли именно ее.

— Да, ее. — Лоубир жестом пригласила его сесть.

Недертон взял свою ничем не пахнущую воду и вслед за Лоубир прошел к столу.

— У меня намечена для нее дальнейшая роль, — продолжала инспектор, когда оба сели, — в случае если поход на суаре Даэдры пройдет успешно. Возможно, и для вас тоже. Вы — мастер своего дела, несмотря на определенные недостатки. Удивительным образом недостатки и специфические умения порой тесно связаны.

Недертон отпил глоток минералки. У нее был странный привкус — быть может, известняка.

— Можно спросить, что именно вы предполагаете?

— Боюсь, что не могу вам сейчас сказать. Я отправляю вас к Даэдре, где ни я, ни Лев не сможем вас защитить. Лучше вам не знать больше, чем сейчас.

— Вы буквально знаете все про всех? — спросил Недертон.

— Абсолютно точно — нет. Мне мешает избыток информации, обильной до полной бессмысленности. Изъяны системы объясняются тем, что мы принимаем весь этот океан данных и предлагаемые алгоритмами моменты принятия решений за приемлемый аналог полной определенности. Сама я добиваюсь наилучших результатов, когда делаю вид, будто знаю относительно мало, и действую соответственно. Хотя это куда легче сказать, чем осуществить.

— Вы знаете, кто тот человек, которого видела Флинн? Убийца Аэлиты?

— Думаю, да. Однако этого мало. Парадоксальным образом государство, выросшее на тайнах и лжи, по-прежнему требует доказательств. Не будь бремени доказательства, все превратилось бы в бескостную массу, в протоплазму. — Она отхлебнула джина. — Каким часто и представляется. Просыпаясь, я должна напоминать себе, каков сейчас мир, как он таким стал, какую роль я в этом сыграла. То есть я живу до нелепого долго во все усиливающемся осознании своих ошибок.

— Ошибок?

— Наверное, если смотреть реалистически, не следует их так называть. Тактически, стратегически, в свете всех возможных исходов я делала лучшее, что могла, и, в общем-то, по-прежнему думаю, что у меня неплохо получалось. Цивилизация умирала от недовольства собой. Сегодня мы живы благодаря тому, что я и другие сделали, чтобы не допустить ее смерти. Вы сами не видели ничего иного.

— О, привет! — сказала перифераль Антона из открытой двери в хозяйскую каюту. — Не ждал вас здесь.

— Мистер Пенске, очень приятно, — сказала Лоубир. — Как дела с кубом?

— Кто его выдумал? — спросила перифераль (теперь уже определенно товарищ брата Флинн, Коннер), прислоняясь к косяку так, как никогда бы не прислонился Павел.

— Истерзанный народ в полной власти извращенца, — ответила Лоубир.

— А похоже, — сказал Коннер.

— Как мистер Фишер? — спросила Лоубир.

— По тому, как все вокруг квохчут, можно подумать, ему задницу отстрелили нафиг, — ответил Коннер с легкой усмешкой, которая совсем не вязалась с лицом периферали.

— Ты работаешь в «Клейн, Крус, Верметт»? — спросила Флинн рыжую девушку, которая стелила ей постель в дальнем конце комнаты, где они ели.

Уголок завесили синей пленкой, и, кроме прямоугольного куска бежевого пенопласта, здесь ничего не было. Девушка только что вытащила из чехла новенький спальный мешок и теперь расстегивала на нем молнию.

— Да. — Она разостлала спальник на пенопласте. — Подушка, к сожалению, не прилагается.

— И давно?

Девушка подняла на нее глаза:

— Давно подушку не прикладывают?