Михаил Дребезгов - Пепел умерших звёзд

От места инъекции постепенно распространялось жжение. Стало жарко, на лбу вдруг выступила испарина, началась мелкая дрожь. «Процесс пошел, но пока несколько не так, как запланировано… – отметил Нифонт, отстраненно наблюдая за ухудшением самочувствия. – Я все же затевал эксперимент с расчетом на несколько иные результаты…» И тут он погрузился – в единый миг, не прикладывая к этому каких-либо сознательных усилий.

Впрочем, это трудно было назвать обычным погружением – таких глубин чародей не видел, даже практикуя трансовые ритуалы. Сознание буквально обрушилось внутрь самого себя, словно карточный домик, оказавшийся внутри больше, чем снаружи. Нифонт камнем падал в глубину своей личности, пролетая дверь за дверью, с каждым переходом претерпевая все более и более удивительные метаморфозы. Чародей достиг последнего предела сжатия, уменьшился до материальной точки – но вместо того, чтобы стать сингулярностью черной дыры, самодовлеющей и вполне бессмысленной, он вдруг вспыхнул сверхновой.

Сознание расширилось в сотни, миллионы раз, в мгновение ока заняло прежние объемы и устремилось дальше, дальше, еще дальше – за границы оболочки тела. Личность Нифонта огненным вихрем плясала вокруг, купаясь в эфирных потоках, ощущая всем своим существом каждую искорку той непостижимой, всепроникающей силы, которую мы привыкли называть магией. Чародей вдыхал ее, упивался ею, мог отследить каждую отдельную ноту в той симфонии сил, что пронизывали его дом и весь Оазис. Вот, оказывается, как чувствуют себя драконы!

Ядром пламенного смерча все еще оставалось человеческое тело, переплавляемое живым огнем драконьей крови, – но сам смерч становился все шире и шире, охватывая всю лабораторию. Взрывались склянки, вспыхивали реактивы, всюду огонь вырывался на волю и стремился продолжить пиршество. Сотни маленьких вспышек слились в единый ослепительный костер, взметнувшийся к небесам.

Даже жароустойчивый пластик, из которого возводились дома на раскаленной планете, не выдержал. В подобии доменной печи, порожденном колдовством, ничто не могло уцелеть. Дикая, необузданная магия, пробужденная, но не заточенная в рамки определенной формы, превращала все в хаос. Немногочисленные свидетели, не спавшие в ту памятную ночь, клялись, что дым над пожарищем отливал золотом, и то и дело принимал странные, причудливые формы, слишком сложные, чтобы списать на простую игру ветра – которого, к слову, той ночью не было. Кто знает? Возможно, так оно и было.

Нифонт вышел сквозь оплавленную дыру в стене и поднял взгляд к усеянному звездами небу. Он был наг, лишь припорошен пеплом сгоревшей одежды, его шатало, но на устах играла довольная улыбка. Он только что совершил невозможное.

Бескрайняя, поразительная сила все еще пела в его крови. Чародей чувствовал себя так, словно родился заново. Организм работал как хорошо отлаженная машина, органы чувств воспринимали мир с небывалой прежде интенсивностью и ясностью, ум был прозрачен и незамутнен, а внутри и вокруг бурлила магия. Казалось, что горящий дом обернулся атанором, в котором свершилось Великое делание – мифический процесс сотворения философского камня, способного претворить бренную смертную плоть в нечто несоизмеримо более высокое и совершенное.

Нифонт вдохнул полной грудью и тихо рассмеялся. Пора оставлять позади все старые маски и двигаться дальше. Обывателям будет ясно как день, что в этом огненном аду никто не мог выжить. Превосходное надгробие для чародея-отшельника с невнятной, наполовину исчезнувшей из Сети биографией. Сегодня Нифонт Шривастава умер; на его место заступил кто-то другой. Новорожденный бог, крещенный в пламени, еще не знающий пределов собственного могущества; тот, кому суждено нести Слово обитаемым мирам Галактики.

На Локи его больше ничто не держит. «Несокрушимый» припрятан в песках неподалеку от Оазиса, осталось перенести туда дракона (огненный хаос не мог ему повредить) и уцелевшие библиотечные сокровища – по-настоящему могущественных магических книг в полной мере касается правило «рукописи не горят»…

Обостренные чувства вдруг уловили: кто-то приближается. На периферии восприятия возникла чья-то аура. Что ж, даже это не могло омрачить праздник нового рождения. Один свидетель ничего не меняет; в крайнем случае, можно скорректировать ему память… К тому же обострившаяся после приема сыворотки интуиция уверяла: ничего страшного не происходит, наоборот, все идет должным курсом. Или проще: все правильно . Приближающийся незнакомец – скорее добрый гость.

А вот и он. Из теней показался невысокий коренастый человек в неброской одежде. Крупные, грубые черты его лица были словно вырезаны из камня, под стать им был и тяжелый, пронзительный взор. Этого приметного индивида Нифонт видел не раз – то был хозяин расположенной неподалеку забегаловки, «Вяленого Карася». Как ни странно, на лице нежданного свидетеля не было ни тени изумления, словно ему каждый день доводилось встречать на пепелище закопченных чудотворцев в чем мать родила. Только едва заметное любопытство.

– Ну надо же, – изрек наконец коренастый столь непринужденно, словно они продолжали давно начатую беседу. – Не думал, что люди в таком пекле выживают.

– И я не думал, – легко согласился чародей. – Впрочем, уже не уверен, можно ли считать меня человеком.

– Тоже верно, – кивнул незнакомец. – В зеркало-то себя видел?

Что? При чем тут?.. Впрочем, отчего бы не проверить? Представить нужный образ, быстрый взмах рукой – и в воздухе повисает иллюзорное зеркало, по сути пласт воздуха, изменивший отражательную способность. У Нифонта едва не отвисла челюсть, но он удержал себя в руках. Что ни говори, зрелище оказалось поучительное. Из зеркала на него смотрел незнакомец. Волосы выгорели – и шевелюра, и бородка, и усы, причем кожа везде была столь ровного цвета, словно на ней сроду ничего не росло. А главное – глаза. Они вообще не были похожи на органы зрения живого существа – скорее на очи демона, сбежавшего из глубин потустороннего мира. Как вообще можно что-то видеть при помощи глаз, похожих на дыры с жидким огнем?..

– Теперь видел, – кивнул Шривастава, развеивая чародейское зеркало. – Что ж, принимаем в качестве рабочей гипотезы: теперь я не человек, а нечто иное. Что именно – разберусь потом. В конце концов, устои науки я уже ниспровергнул, имею право ненадолго почить на лаврах…

Собеседник неожиданно хохотнул.

– Везет мне на ниспровергателей науки, однако… всю жизнь, – заявил он. – Звать-то тебя как, ниспровергатель?

– Какая разница? Когда-то меня звали Нифонт. Нифонт Шривастава. А пока меня еще не зовут никак… А ты?