Pax Blank - В Тенях и Темноте

А Скайуокер продолжал давить. Отчасти потому, что он от природы был своенравен и упрям, отчасти потому, что глубоко внутри, как полагала Мара, он верил, что не заслуживает лучшего. Таким образом, они подпитывали друг друга.

Мара остановилась у входа, не зная, в каком расположении духа пребывает командующий. Визиты отца часто провоцировали у него резкие перепады между кипящей яростью и холодной меланхолией. Зная, что Люк наблюдает за ее отражением, она многозначительно посмотрела в направлении, куда только что вышел Вейдер.

— Что он хотел?

— Он — Лорд Вейдер, — не поворачиваясь, исправил ее командующий, предупреждая Мару, чтобы она сменила тон, говоря о его отце. Хотя между ним и отцом не было любви, Мара знала, что Скайуокер не терпел никакой непочтительности по отношению к нему, от кого бы то ни было.

И это так же был отличный способ уйти от вопроса. С тех пор, как Мара не могла больше потребовать у джедая Императора отвечать ей, он не считал себя обязанным отвечать ей, даже если бы она переформулировала бы вопрос. Но сейчас он не дал ей и такой возможности:

— Поворачивай корабль обратно. Отдай приказ присоединиться к «Ярости» и «Доминанту» и возобновить курс на Неймодию. И пусть переделают расчеты скорости, чтобы учесть нашу задержку.

— Так точно, командующий, — повинуясь приказу, Мара сознательно отложила разговор; она попробует еще раз, когда он будет в лучшем настроении. — Что мне написать в судовом журнале в качестве причины задержки?

Он повернулся к ней, искренне удивленный ее нетипичному отсутствию деликатности в этом вопросе. Мара была ближе к нему, чем кто-либо в его жизни на данный момент, и все же между ними зияла пропасть — измеряющаяся настороженной дружбой и конфликтом лояльностей.

— Правду, Мара. Уверен, что Император ожидает от тебя не меньшего.

Люк оставался один в своем кабинете, пока звездный супер-разрушитель поворачивал для подготовки к выходу в гиперпростанство. На короткий момент показался сопровождающий его корабль. Массивный корпус «Несравненного» заслонил солнце Дуро, благодаря свету которого были видны мерцающие мимолетно схваченными бликами крошечные СИД-истребители, призванные лететь впереди флагмана, обеспечивая его безопасность перед прыжком.

Ему следовало быть в это время на мостике, но встреча с отцом сделала его, как обычно, беспокойным и раздражительным, и выйти сейчас на мостик означало только побудить каких-нибудь нервных горемык сделать ошибку под его пристальным и требовательным взглядом, чтобы затем выместить на них свой гнев. Уж лучше остаться здесь и успокоиться — он и без того обладал довольно устрашающей репутацией, чтобы лишний раз подчеркивать ее.

Его Мастер не уставал размещать шпионов в команде «Несравненного», а Люк не уставал играть в игру по их устранению, как и когда он считал нужным, облекая свои действия в недовольство исполнением их обязанностей. Он сильно подозревал, что его репутация командира часто меняющего офицеров флота очень походила на репутацию его отца; это был изящный способ замены шпионов Палпатина собственными преданными людьми.

Конечно, были и те, кого он оставлял. Кого-то по причине смены лояльности, кого-то из-за довода, что лучше знать своего врага в лицо, а кто-то смог получить некоторую неприкосновенность из-за близкого знакомства с ним.

К какой из этих категорий относилась Мара Джейд, было большим вопросом — за последние три года ее устойчивое положение объяснялось скорее двумя последними причинами, но Люк питал еще надежду, что в какой-то степени есть шанс и для первой. Каждая капля его рациональности призывала оставить эту мысль, но все же в нем оставалась маленькая искра убеждения. Именно поэтому он подпускал ее так близко к себе, даже зная, что она информатор Палпатина, и ее, пусть и ограниченная, способность в Силе позволяет посылать сообщения и получать приказы на удивительно огромных расстояниях.

Он фактически готовился к тому, что когда-нибудь, почувствовав леденящее присутствие Мастера в Силе, обозначающее, что тот установил с Марой контакт, Люк успеет вовремя повернуться до того, как она приставит нож к его горлу.

Искусственная гравитация резко возросла, компенсируя невероятную скорость, с которой «Несравненный» ушел в гиперпространство, и отдаваясь не очень приятными ощущениями в желудке. Звезды превратились в теряющиеся в бесконечности тонкие полосы света, пока корабль опережал его вялое движение.

Люк безучастно смотрел в пустоту, нисколько незатронутый зрелищем, которое он воображал сотню тысяч раз, когда был ребенком, запертым в сухих песках Татуина. Татуин… каким долгим и длинным был путь оттуда, измеряемый скорее потерянными душами и разбитыми мечтами, чем световыми годами и парсеками…

Он быстро отвернулся, поняв, что погружается в меланхолию после визита отца, и взглянул на блеклые серые стены комнаты; Люк никогда не утруждал себя стараниями добавить какие-либо следы человеческого участия к этому интерьеру: какой смысл? На самом деле эта каюта была чуть лучше тюрьмы; что тщательно маскировалось, разумеется. Палпатин наградил своего драгоценного «джедая» лишь иллюзией свободы, однако оба они знали правду… по крайней мере, в этом вопросе.

Но были и другие тайны, и серьезная ложь…

Люк учился, в конце концов, в ногах своего Мастера. Учился возводить стены внутри стен, учился изворачивать правду — чтобы она служила его собственным целям; ценя иронию каждого изученного урока.

Потому что свобода, которую Мастер так рассудительно скупо ему предоставил, награждая его положением главнокомандующего Центральным Флотом и позволяя тем самым избежать душащих ограничений дворцовой жизни и своего непосредственного присутствия, была дарована на основании лжи.

Лжи, совершенной тремя годами ранее и усиленной много-много раз с момента того рокового поединка между Люком и его отцом. Лжи, которой его Мастер верил, и которую Люк более, чем охотно поддерживал. Мастер мог верить во что хотел, пока это покупало Люку желанную свободу…

Хотя эта свобода никогда не была такой, как он жаждал. Палпатин никогда не позволял своему драгоценному волку бегать полностью свободным. Он просто наградил его более длинной цепью. И даже ее мгновенно смотал бы, узнай он правду. Свобода, предоставленная Люку, основывалась на вере Палпатина, что он полностью контролирует своего нового ситха, и во многом, Люк признавал, это действительно было так. Но одним из краеугольных камней этой веры было убеждение в том, что Люк остановил смертельный для его отца удар — повинуясь команде Палпатина; что это его приказ преобладал над волей Люка, пересилив ведущее и всеохватывающее желание.