Артем Карпицкий - Слом силы. Хроники Иввианского конфликта

«Габи смотрит на шаг вперед… Даже на два или три… Как он раскусил эту скотину Мани Пуллита! Никогда бы не подумал…»

Админ размышлял о провидческих талантах Габриэля, но, вместе с тем, немного завидовал своему шефу. Ведь, прекрасно понимая, что до архистратига ему расти и расти, Адам Голод хотел большего… Да, у него есть способности, влияние, доступ к информации… Да, это много, это очень много, но когда видишь перед собой живой пример человека с невероятными способностями, почти абсолютной властью и знающего буквально все на свете, поневоле начинаешь комплексовать.

И Адам Голод, единственный воспитанник академии «Рассвет» не обладающий двойным сознанием, был в этом плане наиболее уязвим…

«Когда Габи достигнет цели… Когда этот чертов выпендрежник победит… Пусть только попробует забыть про меня! Пусть рискнет! Я напомню… Оооо! Уж я-то напомню!»

Теша себя подобным образом, админ, не сбавляя шага, улыбнулся. Недобрый оскал буквально прорезался на лице Адама, будто рука невидимого скульптора дрогнула, и линия ушла вверх и в сторону, изуродовав маску спешащего по своим делам ученого. Теперь курсант походил на больного, у которого свело мышцы, причем больного, упивающегося своей болью, цедящего ее капля за каплей, до самого дна… Чтобы ничего никому не досталось.

Впрочем, вряд ли нашелся бы человек настолько неблагоразумный, чтобы пытаться приставать к Адаму, который строил из себя злого гоблина из сказок. Только, в отличие от упомянутого фантастического существа, админ был вполне реален и… неумолимо двигался к своей цели. Да, лес его не интересовал, он и так знал об этом объекте достаточно, а повстанцы… он мог только посмеяться над громким и не соответствующим действительности словом. Лучше уж просто врагами называли или, к примеру, условным противником.

«Вива архистратиг!», — даже мысли Адама насквозь пропитались едкой иронией, — «Идея с повстанцами была поистине великолепна… Правда, с равным успехом на эту роль можно назначить комаров, мух или комиссию по контролю за правильностью. Никакой разницы».

Адам немного посмаковал мысль, осматривая ее со всех сторон, а потом без жалости выбросил, сосредоточившись на основной задаче. Арти, Рей, Мани… Все они были рядом, в Лесу Ивви, всех их админ чувствовал, как едва заметную пульсацию сосуда у себя на шее. Эту темную изогнутую полоску он всегда ненавидел, она была уродлива, она делала уродливым самого Адама… Как юноша ни прятал свою «метку», как ни пытался замаскировать вечно незаживающий шрам — без толку, все, кто хотел, знали об этой особенности админа, и только страх удерживал их от насмешек и перешептываний за спиной.

Чужеродный сосуд, чужеродная кровь, тягуче просачивающаяся по нему, непрекращающаяся пульсация, отдающаяся звоном в голове и постоянной головной же болью. Причем, такое украшение было у Адама с первых дней жизни: как только он родился, как только набрал в легкие воздух и закричал, как только открыл глаза и его зрачков коснулись первые лучи света, на тонкой шее, змейкой скользя по нежной коже ребенка, устроился псевдошрам. Иногда казалось, что он смотрит на окружающих оценивающе, как пришелец из другого мира, иногда он с любопытством поглядывал на юношу… По крайней мере, админу так казалось.

Но всегда, с самого начала и до самого конца, эта метка приносила боль — и душевную, и физическую. Адам жутко стеснялся своего «уродства», он постоянно чувствовал пульсацию черного сосуда, а головная боль никогда не прекращалась… Но, что самое странное, юноша, дай ему возможность все переиграть, не стал бы избавляться от метки. Напротив, сверхчеловеческая, почти потусторонняя чувствительность, стала неотъемлемой частью существа по имени Адам Голод. Черная вена билась, а в голове возникали картинки, цифры, слова, будто информация прямиком закачивалась в мозг через этот сосуд, будто вместо крови там текли пакеты данных, электронные сигналы, настойчиво стучащие в двери сознания…

Метка порой окунала юношу в непроглядную бездну боли, порой ему хотелось умереть — отстраненно, без острого порыва или какого-либо подобия чувств. Порой он хотел послать мир к черту… Но никогда, ни при каких обстоятельствах он бы не стал избавляться от уродливого шрама. За долгие годы, проведенные в академии, он привык к своему спутнику, сплошь и рядом пользуясь буквально сыпящейся с неба информацией, готовыми ответами на любые вопросы. И отказаться от этого… Ну, уж нет. Пусть будут страдания, пусть боль преследует его до последнего дня…

Курсант академии «Рассвет» Адам Голод давно все для себя решил.

В первый момент Рей подумала, что у нее начались галлюцинации, что разлитый в воздухе наркотик пробежался по ее нервам, ударив прямо в мозг, в те участки, где обрабатывается поступившее от глаз изображение. И от ушей, и от кожи… Потому что падающие вокруг деревья вызвали натуральный взрыв чувств. Она видела, как стволы спокойно укладываются в подобие громадного деревянного квадрата, она слышала грохот и шелест, вспыхивающий время от времени оглушительный треск и приглушенный свист рассекаемого листвой и ветками воздуха.

Это не могло быть правдой, это не могло происходить на самом деле… Но было и происходило. Против воли Рей, которой больше всего хотелось сейчас закрыть глаза и прикрыть ладонями уши, выбросив к черту оружие и запасные обоймы, которые она, зачем-то, все время держала в руке. Девушка, как и трое других курсантов, не могла выбраться из импровизированной клетки — через густую крону пробраться сложно, но можно, да вот где гарантия, что деревья перестали падать? Где гарантия, что за пределами квадрата они не встретятся лицом к лицу с очередным древесным снарядом?

«Влипли… Точнее, приплыли… Точнее… Черт!»

Запутавшись в собственных мыслях и переживаниях, девушка не сразу заметила перемену, произошедшую с ее приятелем Димом. А когда, наконец, обратила внимание на скрюченную фигуру лидера отряда, то едва удержалась, чтобы не броситься наутек сломя голову — и плевать на падающие деревья, живой лес и непроглядную темноту. Лишь бы убраться отсюда, от этого…

«Как в моем сне…»

Бывший хулиган и пройдоха, бывший крутой боец и лидер отряда… Именно бывший — потому что в нынешнем состоянии Дим только одеялом и подушкой на больничной койке командовать мог. Сгорбившийся, весь дрожавший, как отчаянно цепляющийся за ветку сухой лист, курсант Рах пытался встать, выпрямиться в полный рост — но безуспешно, каждый раз падая на колени и снова поднимаясь… Снова и снова…

Его лицо выглядело счастливым, а глаза смотрели сквозь Рей, сквозь кроны деревьев, туда, где, наверное, приклеились к чернильному небосводу блеклые пятнышки звезд. Шрам на щеке, было затянувшийся после специального геля, вновь кровоточил, черные капельки скатывались по коже, оставляя полосы. Иногда они пересекались, образуя странный рисунок, отдаленно напоминающий решетку. А пальцы… Одной рукой Дим держался за грудь, будто сдерживая тяжелое, шумное дыхание, а вторая блуждала по лицу, размазывая теплую соленую жидкость… И только серая полоска медбраслета тускло поблескивала, придавая картине резкость, напоминая, что это не мираж и не порождение чьей-то больной фантазии…