Евгений Витязев - Молох

— Сколько у нас всего в подземке, мать честна́я — не нашёлся я с подобающим ответом.

— Тоже скажешь мне. Да до х…я и больше! Что-то мы с тобой от темы отклонились. Короче, Склифосовский, третьего диггера зовут Владлен Степанович. Не смейся, он коммунист, поэтому так официально.

Не успел я оформить очередной вопрос, как передо мной замаячила вода.

— Вот, попей. На чём я остановился? Ага, Владлен. Наверное, тебе Вышинский говорил что-нибудь о Звёздной, о том, что станция закрытая, никто не входит, не выходит. Как Советский Союз при Иоське и Кукурузнике. На самом деле не совсем… Звёздных также достала власть Вегана и москвичей, поэтому они решили помочь нам. Не больше, не меньше.

— Я вот что обмозговал — на этот раз смог я присесть. — Зачем мне вообще нужна эта помощь? Я и так со временем начинаю всё вспоминать. Правда, последнее такое воспоминание закончилось смертью.

— Да ты счастливчик! Дважды умер и до сих пор жив! Могу сказать по сему поводу лишь одно. Память, наши воспоминания — довольно странная штука, не находишь? Порой, пытаешься что-то вспомнить, а никак, и тут бам! На ровном месте пошли слёзы и сопли. Это, конечно, когда всякая херь лезет в голову. Подумай, Молох, где вариант, что ты всё вспомнишь? Некоторые воспоминания специально могут быть блокированы мозгом. К примеру, ты вспомнишь начало, конец, а что в середине — хоть убей. Мозг как бы защищает сам себя от ненужных воспоминаний. Не от тех, после которых сходил к другу, напился и забылся, а те, которые смогут иметь фатальные последствия для себя самого.

— Например?

Диггер жестами показал петлю вокруг шеи и высунул язык. «Ну и зрелище», — скажу я вам. Такой язык можно спокойно закинуть за спину. Я принялся ржать. Глыба сделал тупое лицо, затем сам загоготал так, что в лазарете показалась голова медсестры, на лице которой запечатлелись все человеческие страхи. Девушка закрыла дверь и мы ещё пуще рассмеялись. Палата № 6: «Мама, мы все тяжело больны».

— Смех смехом, а теперь ближе к делу — Глыба принялся вытирать слёзки. — Ремингтон у тебя пропал. Сожалею. Но он тебе не понадобится, когда ты вступишь на порог Чернышевской. Тем паче.

— У меня и патронов не оставалось. Но всё равно жаль — я выдержал театральную паузу. — Малышку.

— Поведаю секрет. У меня раньше была лёгонькая винтовка, я ей дал имя Женя. Так мою сестру звали. Родители ушли рано из жизни, я их и не помню, поэтому мы вдвоём остались сами себе на попечение. Мы находились на Гражданском, когда сирена оповестила о приближении ракет. Тогда ещё совсем детьми были. Я успел скрыться в метро, в той чудовищной давке, в которой по раскалённому асфальту людей живьём размазывали, словно червей каких-нибудь, а Женя. Она…

— Мне жаль… Поделился бы своим злоключением, но я — выводок метро.

— Да. Уф, от темы снова ушли. Короче, нож у тебя тоже забрали, по-видимому, потерял. Фанатик то расово-верный оказался — по карманам лазить не стал. Фонарик и сомовская граната на месте. Граната тебе не понадобится, обменяешь её у медиков на продовольствие. Недельку точно будешь не нуждаться в еде. С питьём труднее, сам знаешь. Отлежишься день в лазарете и в путь.

— А как ты, Глыба?

— Считай, что я себе тоже день отдыха взял. Вернусь на Лесную. Нажраться хочется, не представляешь. Таких людей потеряли. Горец. Град. Град мне как родным братом был. Ах да, и это — задницу твою больше прикрывать не смогу, так что будь начеку.

— Спасибо тебе ещё раз, друг.

— Да пошёл ты — Глыба сделал непревзойдённую улыбку и таки обнял меня.

— Слушай, а почему ты сказал Кузнецу, что я умер?

— Опасный тип — почесал репу диггер. — Не стоит допустить того, чтоб посторонние люди знали о том, что ты живой. Есть в тебе какая-та тайна, Молох. Тайна…

Последнее слово ещё долго крутилось у меня в голове. Отскакивало от стен и возвращалось обратно в уши, несмотря на то, что Глыбы уже давно не было. Я понятия не имел, сколько сейчас времени, но решил вздремнуть. Внутренние часы подсказывали, что вечерело. И вообще, утро вечером мудренее. Вот Дьявол, а умные были эти давние! Это у нас в метро 99 процентов необразованных, хотя на многих станциях присутствуют школы, обучают беспризорников. Но это уже не то. Образовательная система полетела в тёмную пучину, как и всё наше светлое будущее. «В тартарары», — вспомнил я умное словечко. Так, рассуждая о насущном, я не заметил, как угодил в объятия Морфея.

Никаких снов, воспоминаний. Глыба словно накаркал, хотя был прав — без посторонний помощи вспомнить, что происходило дальше я не смогу. Утром следующего дня ко мне зашёл диггер, передал авоську с продуктами. Дабы не тратить лишнее время, Глыба сам обменял мою гранату на тушёнку, несколько буханок хлеба, маленькую бутылочку воды и сгущёнку. Откуда он взял сгущёнку — ума не приложу. Наверняка, приобретение стоило ему патронов из собственного кармана. Ко всему прочему, сверху лежал охотничий нож, точь-в-точь копия моего утерянного.

Солдат вновь проконсультировал меня по поводу завтрашнего дня. Ровно в полдень я должен быть на Волковской где-то в середине станции. Так как местечко необитаемо, наткнуться на трёх бойцов, думаю, не составит большого труда. Во дела, во сколько же мне надо встать? Часов в шесть, когда генераторы зажгут свет. Времени будет вполне достаточно пройтись по пустынным землям. Или каким там? Нутро подсказывало, что Стикс — цветочки по сравнению с тем, что ждёт меня впереди. На самом деле я готов хоть сейчас двинуться в путь, но раз дали отдохнуть, то почему бы и нет?

— Молох, мне ещё кое-что всучили за пару патронов — улыбнулся Глыба.

Солдат достал стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью. В ней спирт, разбавленный с водой. Диггеру стоило немалых усилий обменять такую дуру у медиков на целый магазин к М-16.

— Да ты грёбаный старик Хоттабыч — я не мог сдержать сияющего вида на своей роже.

— А что? Вдруг не увидимся? — подмигнул мне собутыльник.

После спирта потянуло в сон. Я надеялся вернуться в Токсово, но не выходило. Странная штука — мозг, ничего не добавишь. А ведь память — единственный рай (ад?), из которого нас не могут изгнать. Но попасть туда обратно не представлялось возможности.

Ночью я проснулся от дикого сушняка, отпил немного воды из своих запасов и лёг на кушетку. Не уснуть, а вставать рано. Время за полночь. Не знаю, сколько я так пролежал: минуту, пять, десять, час? И тогда мои глаза широко закрылись.

Я смотрел на себя со стороны, от третьего лица. Незабываемое ощущение полёта, словно душа вылетела из тела и парила над землёй. Было темно, но я видел под собой головной вагон Сапсана, заваленный набок. В нём бездыханно лежали мы с Ритой в обнимку, Первый и Второй. Стёкла вылетели, на них кровь. Кровь и на рычаге тормоза, на том месте, где должен был быть номер 5. Но боец как сквозь воду просочился. Я не верил своим глазам. Получалась бессмыслица, ведь ДОЛЖНА быть концовка у этого путешествия. Должны быть живы как минимум я, Рита и номер 1.