Стивен Гулд - Телепорт [litres]

Тут всплыл Зеленый. Под водой его пакет перекрутился, и террорист отчаянно хватался за него, чтобы снять, пока не задохнулся. Вот он стащил пакет и принялся хватать воздух ртом, да так, что я услышал с выступа. Свой «узи» Зеленый Пакет потерял в пруду.

Я присмотрелся. Волосы у Зеленого Пакета намокли, но сомнений не оставалось: он блондин. Лицо побелело от холода и воды, но сама кожа была светлой от природы.

Террористы побрели к островку, но рухнули на мелководье, не в силах ползти дальше.

Я прыгнул на островок, зашел по щиколотку в воду и за шиворот поволок Бордового Пакета на сушу. Тот вяло сопротивлялся и тянулся к своему поясу. Я вдохнул поглубже и пнул его в живот. Террорист перестал трепыхаться, и его вырвало. Я вытащил его на островок, достал из сумки длинную нейлоновую стяжку и, как наручниками, зафиксировал ему руки за спиной. Потом я вытащил на островок остальных двоих и сделал с ними то же самое.

Я обыскал их, забрав два пистолета, три гранаты и нож. Лишь тогда я снял пакеты с головы двух других террористов. Европеоидные черты, светлая кожа. Ни один из них не был Рашидом Матаром.

– Кто вы такие?

Террористы оторопело уставились на меня. Температура воды в пруду не превышала пятнадцати градусов, надо думать, они замерзли. Падение в воду на скорости более сорока миль в час тоже сказывалось. Я взял пистолет и выстрелил в озеро неподалеку от террористов. Они вздрогнули и немного оживились. В кольце скал выстрел прозвучал в два раза страшнее.

– Кто вы? – снова спросил я.

– «Фракция Красной армии» [19] «Фракция Красной армии» – немецкая леворадикальная террористическая организация, действовавшая в ФРГ и в Западном Берлине в 1968–1998 годах. , – пролепетал бывший Оранжевый Пакет.

Он говорил с немецким акцентом. Это не шиитские экстремисты. Ничего подобного. Я хотел спросить их о Рашиде Матаре, только вряд ли они что-то знали.

С начала моей атаки на террористов не прошло и пяти минут. Надутый воздухом зеленый пакет всплыл и на попутной струе за бывшим хозяином прибился к берегу. Я выловил его из воды и натянул блондину на голову. Другим террористам я тоже надел пакеты на голову.

– Что ты делаешь? – спросил Оранжевый Пакет.

Я рывком поднял его на ноги. Террорист едва мог стоять. Я прыгнул в бизнес-класс самолета и швырнул его на сиденье, потом перетащил остальных. Часть их оружия я тоже вернул, в качестве доказательства.

Пассажиры постепенно выходили из ступора. Когда появился я, все испуганно посмотрели в начало прохода. Потом кое-кто снова пригнулся, но ни один не отважился встать и дойти до кабины. Стюардесс, как выяснилось, привязали к креслам в конце салона бизнес-класса.

– Все в порядке! – крикнул я. – Все закончилось. Кто-нибудь, развяжите этих девушек! – Я показал на стюардесс, потом заглянул в кабину, захваченным у террористов ножом освободил пилотов и объявил им то же самое: – Все закончилось. Террористы связаны и сидят в салоне бизнес-класса.

Старший пилот взглянул на меня в полном недоумении:

– Что нам теперь делать?

– Что хотите, – ответил я и прыгнул прочь.

Когда самолет подрулил к терминалу, я стоял с представителями прессы. Зевак по-прежнему держали за барьером, а вот журналисты оказались достаточно близко и увидели, как выходят пассажиры. Я забрал с багажной тележки свой бинокль и затерялся среди журналистов. Словно щит, они заслоняли меня от алжирцев и от пассажиров.

Адреналин так и бурлил в крови, живот урчал, руки дрожали. Хотелось захохотать, а ведь ничего смешного не было. Журналист Рейтер быстро-быстро щелкал фотоаппаратом. Он заряжал новую пленку, когда заметил меня. Я вежливо кивнул, журналист в явном недоумении кивнул в ответ и снова принялся снимать.

Перед тем как самолет подрулил к терминалу, алжирцы зачитали заявление для прессы. Якобы пассажиры сами обезвредили террористов и взяли их в плен. Когда пассажиры шли мимо – Дарак эль-Ватани помогали им держаться подальше от журналистов, – они шутили и смеялись, но смех звучал натянуто, грозя оборваться в любую секунду. Я хорошо понимал, откуда этот смех. Я сам едва его сдерживал.

Последними вышли члены экипажа. Второй пилот посмотрел в мою сторону и уставился на меня, разглядев за толпой журналистов. Как и в самолете, я поднял к губам указательный палец. Тш-ш! Пилот нахмурился, а я улыбнулся ему и прыгнул прочь.

Я нес ко рту ложку супа, когда Милли воскликнула:

– Пиф-паф!

– Милли!

Большой палец поднят, указательный вытянут – Милли сложила руку пистолетом и прижала мне ко лбу.

– Пиф-паф! Слишком поздно! Первая пуля угодила тебе в живот. Может, тебя еще можно было спасти, но эта пробила тебе мозг. Все, спасать уже нечего.

Я опустил ложку.

Мы были на Манхэттене, в кабине ресторана «У Бруно» на Восточной Пятьдесят восьмой улице, и zuppademussels [20] Суп из мидий (ит.). был по-настоящему хорош, только есть мне внезапно расхотелось.

– Умеешь ты испортить парню аппетит.

– У нас был уговор, – напомнила Милли.

Я кивнул:

– Да, прости, больше такого не случится.

Милли немного успокоилась.

– Ладно, доедай свой суп.

Я зачерпнул бульон, отодвинув открытые ракушки, и почти поднес ложку ко рту, когда Милли сказала:

– Я не хочу, чтобы ты попал в беду, но если уж попадешь, хочу, чтобы ты остался жив.

Я кивнул:

– Я люблю тебя и… Пиф-паф!

С ложкой во рту я прыгнул в укромный уголок приемного отделения балтиморского Центра травмы и шока Адамса Коули. Мимо прошла медсестра, но даже не посмотрела в мою сторону. Белые стены, запах метилового спирта и дезинфицирующих средств… Я наморщил нос. С супом запахи не сочетались, но приемное отделение Центра травмы и шока считалось одним из лучших в стране.

Я прыгнул на улицу возле «У Бруно» и зашел в ресторан. Ложку я предусмотрительно спрятал в руке, а салфетку, лежавшую на коленях, засунул в задний карман брюк. Официантка увидела, что я возвращаюсь к столу, и удивилась. Когда я уселся, Милли улыбнулась и поцеловала меня.

В эту игру мы играли с тех пор, как я описал случайный выстрел «узи» при угоне. На любом свидании, в любую секунду Милли могла сказать «Пиф-паф!», и мне без вопросов и промедлений следовало прыгнуть в приемное отделение. Голый я, сижу за столом или в туалете – значения не имело.

Еще я купил несколько будильников. Циферблатом вниз они лежали в моем горном убежище. Каждый вечер Милли ставила их на разное время. По звону будильника мне тоже следовало прыгать в приемный покой.

На звон будильника я реагировал куда лучше, даже нагишом прыгал в приемный покой, когда утром звонил мой обычный будильник. Однажды на меня закричала медсестра: думаю, внезапность моего появления испугала ее больше, чем нагота.