Ринат Таштабанов - Метро 2035: Воскрешая мертвых [litres]

– Да!

– Как раз для него работа!

«Если они так рады, то куда меня сплавили? – размышляю я. – Что за работа такая?»

– Тогда решено! – объявляет священник. – Расходимся, и не говорите потом, что это не ваше решение! Данила! – старик подзывает парня. – Отведёшь его к Николе, по пути расскажешь, что как, и Николаю передай, пусть сам всё объяснит и спуску не даёт, сам опосля проверю.

Данила кивает, говорит мне: «Пойдём», – но я, видя, что народ почти рассосался, тяну время, чтобы спросить кое-что у священника.

– Что? – старик вопросительно смотрит на меня. – Уже передумал?

Я мотаю головой.

– Нет, узнать кое-что хочу.

– С глазу на глаз? – священник кивком приказывает Даниле уйти.

– Угу.

Дверь за парнем затворяется.

– Спрашивай, – старик садится на лавку.

Огонь в «буржуйке» почти погас и клубы белого дыма тянутся под потолок. Свет от газовых светильников тоже слабеет и в помещении царит полумрак. Я глубоко дышу, пытаясь сформулировать вопрос.

– Ну?

– Вы говорили, – начинаю я, чувствуя, что хочу сбросить с души камень, – что внутри каждого из нас есть и добро, и зло и сидит два зверя, которые жрут друг друга. Как мне понять, какой зверь в итоге победит, кто окажется сильнее?

Едва я заканчиваю говорить, как огонь в печке вспыхивает с новой силой. Пламя лижет металл, точно хочет вырваться из топки.

Священник смотрит на огонь. Его лицо превращается в каменную маску, на которой пляшут огненные всполохи. Он переводит взгляд на меня и тихо, так чтобы мог расслышать только я, шепчет:

– Тот, которого ты кормишь…

Меня точно лупят кувалдой по голове. Казалось бы, простые слова, но сколько в них заключено силы. Осколки раздолбанного мира, которые я вращал все эти дни в голове, точно превращаются в зеркало, из которого на меня пялится бледное измождённое лицо. Это я сам гляжу на себя. Лысая голова. Впавшие усталые глаза. В них отражается бушующее пламя. И оно разгорается всё сильнее и сильнее, пока не пожирает меня, оставив только обгоревший череп, который превращается в прах. Потрясённый, я смотрю на священника.

– Я вижу, теперь ты всё понял, – старик кладёт мне руку на плечо, – а теперь иди. Данила заждался, а у меня дел много. Захочешь поговорить, приходи.

Я направляюсь к выходу. Прежде, чем взяться за ручку двери, я оборачиваюсь. Священник смотрит на меня, затем встаёт, поднимает правую руку и крестит меня, при этом его губы что-то беззвучно шепчут, а я мысленно подхватываю:

«Господи! Спаси и сохрани его, спаси и сохрани…»

Монастырь. День. Дорога на ферму

Выйдя с Данилой из трапезной, мы повернули направо и, обойдя церковь и несколько строений, направились по дороге, расчищенной от снега, ко второму выходу из монастыря. «На вольные хлеба», как сказал парень, показывая мне кирпичный забор, в который вделана калитка. Обогнув озерцо, мы застываем перед ней. Данила вытягивает руку и словно не решается её открыть. Парень поворачивает голову. Чувствуется, что он хочет что-то спросить, но сомневается. Пока он тормозит, меня привлекает звук размеренных ударов, доносящихся из-за забора. Судя по звуку бьют по металлу.

– Это Азат на кузне работает, – бубнит Данила, – идём покажу, тебе же надо знать, как тут всё устроено.

Данила рывком распахивает дверь. Мы проходим и оказываемся на большом подворье, в конце которого виднеется сарай с навесом, под которым стоит большая наковальня и жарко растопленный горн, возле которого суетятся два парня. Азат стоит у наковальни. В одной руке щипцы, в другой молот. Татарин увлеченно фигачит молотом по какой-то детали, с каждым ударом разбрасывая вокруг себя сноп искр.

Я кручу головой по сторонам. Вижу, что рядом с кузней в штабеля аккуратно уложены металлические трубы, арматура и профлисты, а вокруг стоят различные механизмы, похожие на детали от тракторов и грузовиков. Здесь тоже работают люди. Человек пять – семь. Орудуя гаечными ключами, молотками и фомками, они откручивают болты и гайки и, тихо переговариваясь, снимают детали с какого-то нехилого движка.

– Идём, – Данила машет рукой, – у нас тут вроде мастерских, где работают с железом, разбирают или собирают разные приспособы.

– А как вы их сюда притаскиваете? – задаю я вопрос. – У вас же вроде машин нет.

– Да, – подтверждает парень, – как говорит отец-настоятель, всё, что работает на нефти и стреляет на порохе, от лукавого – бесовское – нечистое.

– Поэтому у вас нет огнестрельного оружия?

– Угу, – кивает Данила, – нет совсем. Мы, как встарь, холодным отбиваемся, если надо, а движки и детали снимаем и привозим на санях или телегах, если летом. Сам знаешь, сколько машин бесхозных осталось, а в Раменском, недалеко от деревни Клишева локомотивное депо находится. Там тепловозы, электрички, вагоны ремонтировали. Азату, он любит это дело, вообще раздолье, столько всего постепенно натащили.

– Сами впрягаетесь?

– Зачем? – парень смотрит на меня как на дурака. – Лошади есть.

Теперь удивляюсь я.

– Лошади?! Откуда?!

– Ну… не совсем лошади, и не табун конечно, – тянет Данила, пока мы подходим всё ближе к кузне, в воздухе пахнет горячим металлом, – всего голов пятнадцать, если всех, что есть, сосчитать. Мужики говорили, что до войны в наших местах конеферма была, вот и прибилось к нам несколько.

– А… залётный! – Азат, оторвав взгляд от раскалённой заготовки, утирает пот со лба. – На фермы намылились?

Я киваю.

Татарин внимательно смотрит на меня, затем серьёзнеет и говорит:

– Ты там у Николая держись, не унывай, послушание – это не навсегда. Выдержишь, на другую работу поставят. Захочешь, ко мне сможешь.

Я, почти пропустив слова Азата мимо ушей, рассматриваю развешанное в кузне оружие – мечи, топоры, копья, стрелы, сделанные из арматурных прутков.

– Нравится? – татарин вытирает ветошью руки и подходит ко мне.

– Да, – выдыхаю я, чувствуя словно провалился во времени и оказался в средневековье.

– Это честное оружие, – увлечённо рассказывает Азат, – не для каждого, на держи!

Кузнец снимает со стены меч и протягивает его мне. Я беру его, дивясь тяжести, провожу рукой по стали.

– Чувствуешь? – Азат смотрит на меня. – От него уже сила исходит. Это тебе не из винтовки шмалять. Здесь умение другое требуется, нервы железные в глаза противнику смотреть и рубить его. Кумекаешь?

Я киваю, неумело пытаюсь крутануть мечом, как когда-то видел в кино, но у меня ничего не получается. Запястье выворачивает, и меч падает в снег.

– Смотри как надо! – Азат поднимает клинок и, легко перебросив его из руки в руку, начинает описывать мечом восьмёрки. Сталь со свистом рассекает воздух. Я смотрю как завороженный, думая, что мне так никогда не суметь.