Владислав Цепеш - Стальные крылья. Проба небес [СИ, недописано]

– Первое у нас выполняет техника, а вторых просто нет. – Тут же оборвала мои фантазии Александра. – Но я, кажется, знаю, чем можно пронять её упрямство. В академии есть прекрасный виварий, где собраны образцы со всей планеты. Пара рабочих рук для чистки клеток и ухода за питомцами были бы весьма кстати.

– Я бы на это посмотрел. Даже более того, проконтролировал лично! – С энтузиазмом потирая руки, признался я. – Вот только нет у нас такого наказания в списке дисциплинарных мер.

Тонко улыбнувшись, Саша поглядела на меня, на сестру, потом снова на меня и многообещающе добавила:

– Мы что-нибудь придумаем.

На этом обсуждение Бодевиг подошло к концу. Далее, пока оставалось время, под принесённый Марией чай и удручающе немногочисленный закусь, меня расспрашивали о соседе. С раздражающе-неестественной заботой, Александра забрасывала меня вопросами совершенно идиотского толка, из разряда «Хорошо ли наш мальчик спит», «Вовремя ли питается» и все в таком духе. Вынужденный учитывать присутствие третьего лица, в ответных колкостях я был зело ограничен. Собеседница же отрывалась по полной.

По завершении аудиенции, нас с Чифую проводили до двери, а мне, на прощание, предложили зайти после занятий для составления плана перевоспитания Бодевиг. Я сказал что подумаю.

Обратно мы шли в молчании, но стоило нам оказаться в лифте, как сестру прорвало на поучения. Перво-наперво, отвесив мне лёгкий подзатыльник, она заявила, что я идиот, а на просьбу конкретизировать, меня наградили еще одним.

– Ты хоть понимаешь, перед кем ты выделывался? – Со сталью в голосе порыкивала сестра. – Да она по возможностям иному президенту не уступит! Одним её словом тебя бы вышвырнули из стен академии уже сегодня, а ты, вместо того чтобы вести себя как подобает, кривлялся хуже маленького. Добавки ему видите ли!!!

Ну да, признаюсь. Был момент, когда Мария принесла чай и вазочки с угощением, я не удержался и, оглядев «изобилие», сразу же уточнил – «Чего так мало?» А когда моя ненаглядная покровительственно ответила, что сладкое, мол, вредно, я с проникновенной жалостью уточнил: Голодаете?

Сестра аж чаем поперхнулась.

– Да ладно тебе, первый раз что ли? Я тебе больше скажу, Саша меня на каждой беседе строить пытается. И каждый раз – безрезультатно.

– Ты только ей такое не ляпни! – Замахнувшись на меня, рыкнула Чифую. – Для тебя она Александра-сан, и никак иначе, запомни! Дальше ехали молча.

Послеобеденный практикум прошел штатно.

Класс начисто игнорировал Лауру, отчего той опять достались индивидуальные занятия с Чифую (раздраконенной и резкой, как наждак). Я, Шарль, Сесилия и Ямада-сан приглядывали за молодежью, помогая словом и делом по мере необходимости.

У одноклассниц, освоивших-таки самостоятельную посадку-высадку, начался новый этап осады. Теперь по каждому мало-мальски непонятному вопросу они подбегали ко мне или к Шарлю. И просили рассказать, а лучше показать, да как можно подробнее. И на каждом типе машин все повторялось заново.

К слову о последних. С согласия французской стороны, два из пяти новых Рафалей передали в параллельный класс. Обрадованный такой щедростью, народ тут же начал осваивать привалившее счастье, отрываясь на всю катушку, и попутно нервируя старосту (вопли Рин были слышны на всю арену).

А после тренировок ко мне опять пожаловал коллектив.

– Ичика-сан, мы готовы! – Бодро отрапортовала Хасегава-тян, держа в руках подарочный пакет из непрозрачной, чуть желтоватой бумаги, усеянной стилизованными тюльпанами. И в этом она была не одинока, Судя по разнообразию коробочек, свертков и разных пакетиков – подарками обзавелись все, и это не считая цветов.

Прихватив Рин, я провел краткий инструктаж на тему поведения в медицинском учреждении, и мы двинулись на судьбоносную встречу. Холл здания встретил нас изумленным молчанием. Не каждый день в него входит одновременно столько народу, с подарками и цветами наперевес.

Впрочем, это было единственное, чем мы нарушили душевный покой окружающих, сам же визит протекал в высшей степени деликатно. Разделившийся на три группы класс сумел удовлетворить свою жажду общения за неполных полтора часа, попутно превратив палату Шинононо в причудливый гибрид цветочной и кондитерской (большая часть подарков были сладости) лавок. Замыкали шествие Рин с Сесилией и мы с соседом. Хотя нам с Шарлем задерживаться было не с руки, мы честно выполнили свой долг словом и делом, после чего оставив боевых подруг наедине, вернулись к себе.

Обсуждающие недавний визит одноклассницы, с которыми мы разделились на выходе, дружно потопали в кафе, а нам, вынужденным отказаться от приятной компании, предстоял нелегкий разговор.

По возвращении, я тщательно запер дверь, после чего устроился на кровати, делая вид, что читаю справочник.

«Юноша» колебался недолго.

– Ичика-сан, я должна тебе кое – что сказать.

– Весь внимания.

– Мне… мне стыдно в этом признаваться, но я не та за кого себя выдаю.

Ловя каждое слово, я чутко внимал.

– Я… я вообще не парень. Моё настоящее имя Шарлотта Дюнуа, хотя к их семье я отношусь чисто номинально, так как моя мать никогда не была замужем за отцом.

– Сожалею. Но все-таки, зачем был весь этот маскарад?

Присев на кровать, и стыдливо опустив очи долу, она начала свой нелегкий рассказ.

– Мой биологический отец, ныне действующий глава совета директоров, приказал мне сделать это. Считалось, что так будет проще подобраться к тебе.

Приняв сидячее положение, перебираюсь к ней вплотную. Накрыв её ладонь своей, стараюсь найти нужные слова.

– Ну подумаешь, велел тебе старый хрыч меня соблазнить. Эка невидаль… Скажешь, что не вышло и дело с концом.

– Нет! – Вырвав ладонь, она вскочила и со слезами в голосе выкрикнула. – Как ты не понимаешь! Меня послали втереться к тебе в доверие, лишь для того, чтобы обокрасть!!

Кулачки сжаты, голос надломлен, в глазах слезы. И маска неподдельных страданий на лице. Как у них только рука поднялась сделать с ней такое. Всем тем, кто заставил этого нежного и трепетного ребенка выворачивать свою порядочность наизнанку, мне захотелось поднять повыше и отпустить полетать.

Встав, без лишних слов притягиваю её к себе и французское дитя, вцепившись мне в грудь, даёт волю слезам. Сбрасывая груз накопившейся лжи, притворства и недомолвок, она щедро заливает меня слезами, а я, стоя рядом, тихо шепчу о том, что все уже позади и никому я её (чистая правда) не отдам. Только ей полегчало, мы снова уселись, но на этот раз я перетянул её на колени, умастившись на которых та тихим голосом продолжила: