Владислав Морозов - Охотник на вундерваффе

Дальше все было просто, но далеко не быстро. В темноте «Ворошиловцы» задним ходом вышли в поле за пехотные траншеи и спустя какое-то время вытянули на длинных тросах оба «Т-III», которым соединили перебитые гусеницы. Никитин, Татьяна и Миша Шундик активно участвовали в эвакуации трофеев, ну, а меня, как не имеющего опыта подобного рода, начальство в поле больше не пустило. Хотя я и не возражал, наблюдая за процессом эвакуации в бинокль (правда что толку от обычного бинокля в темноте?) из пехотного окопа, имея в качестве соседа самого полковника Заманухина.

Немцы несколько раз пальнули со своей стороны из не особо небольшого калибра, ориентируясь явно на звук моторов «Ворошиловцев». В тягачи они, разумеется, не попали, но после снарядных разрывов возникла некоторая заминка, а спустя полчаса неожиданно выяснилось, что при обстреле убило Мишу Шундика… Называется – судьба… Зачем-то отошел немного в сторону от крепивших буксировочный трос на лобовой броне немецкого танка эвакуаторов, взрыв снаряда, мелкий шальной осколок – и все… Собственно, я потом видел только, как два бойца уносили на носилках за боевые порядки пехоты накрытое брезентом тело. Поверх брезента лежала знакомая щегольская буденовка, а рядом с носилками шли рыдающая в голос Татьяна и хмурый Никитин.

Уже утром, в Невашеве, когда немного рассвело, я успел осмотреть тот самый трофейный танк. Орлы-эвакуаторы как раз опробовали его двигатель, собираясь уводить машину в тыл.

Что сказать – это оказался «Pz-III», но не серийный, а вариант с опытной подвеской фирмы FAMO, имевший по шесть больших, расположенных в шахматном порядке катков на борт. Теперь стало понятно, что именно с этим танком было не так. Вообще-то таких вот танков в Дриттен Райхе было раз-два и обчелся (они оказались много сложнее и дороже, чем обычные «Т-III»), и эти штучные экземпляры должны были торчать в учебных подразделениях Армии Резерва или на полигонах. Так что подобных машин, а уж тем более с длинноствольной пушкой, именно тут в это лихое время не должно было быть категорически. И это было более чем странно.

Нет, что-то было явно неправильно с этой долбаной реальностью, куда я попал. Возникало дурацкое ощущение, что все это произошло не просто так и где-то, на той стороне шахматной доски, тоже кто-то играет черными и даже регулярно ходит лошадью. Выходит, я что – не один здесь? Или, может быть, это я про наше прошлое знаю далеко не все?

И, кстати, пушка на этом трофейном танке тоже оказалась не простая – экспериментальная, с коническим каналом ствола и снарядами с вольфрамовым сердечником. Немцы такие долго испытывали, но серийно не делали. Не понравились они им из-за дороговизны и сложности изготовления. Этот факт я тоже записал в загадки. Тем более что в момент, когда я рассматривал трофейный танк, на заборе в деревне Невашево опять обнаружился тот самый здоровенный серо-полосатый котяра, который снова сидел и довольно щурился в мою сторону, предсказуемо появившись в десятке километров от места моего вчерашнего знакомства с группой капитана Никитина. И присутствие этого зверя все-таки склоняло меня к мысли о чьем-то ненавязчивом, но постоянном контроле. Хотя думать на эту тему и строить всяческие догадки мне очень не хотелось…

Но однако же нужные снаряды и пушку спецы капитана Никитина во многом благодаря мне все-таки добыли. Кстати, второй трофейный танк оказался вполне заурядным «Pz-IIIG» с короткоствольной 50-мм пушкой. Интересно, что на этом танке попаданиями то ли 12,7 м пуль, то ли 20-мм снарядов «ТНШ» оказалась побита вся оптика и заклинена башня – может, это как раз я постарался. Во всяком случае, полковник Заманухин записал этот факт в безусловные плюсы.

В общем, поутру эвакуаторы уехали, уведя с собой и оба трофейных танка, а за ними собрались в тыл и мы. Я еще успел забежать к морпехам и отдать только что вернувшемуся с нейтральной полосы замерзшему Драчу мою «СВТ» и боезапас для нее – почему-то было ощущение, что у меня эту винтовку отберут при первой возможности, так же как до этого забрали мосинский карабин. А им для дела надо. Во всяком случае, лейтенант Драч был мне очень благодарен.

Кстати, после того как мы уехали, погода несколько улучшилась, и наши позиции у села Невашево обработали «Штукасы», которые, похоже, сумели несколько сквитать счет за свои вчерашние потери. Мстить эти новые римляне умели. Но нас это напрямую уже не касалось.

– Ну что, понравилось с нами работать? – спросил капитан Никитин, когда мы садились в кузов полуторки управляемой все тем же Сигизмундычем. Кстати, от новых сослуживцев я узнал, что полностью нашего водилу звали Антанас Сигизмундович Рупсюс. По национальности он был наполовину литовцем, наполовину поляком, но при этом в РККА он служил явно еще с Гражданской войны, поскольку в ряды ВКП(б) был принят аж в марте 1921 года…

– А почему нет? – совершенно не по-уставному ответил я.

Хотя мало ли где на войне можно головы лишиться…

Добавлю, что всех нас тогда представили к орденам Боевого Красного Знамени, а Мишу Шундика – даже к ордену Ленина (посмертно, естественно). Для меня это представление позднее трансформировалось в медаль «За отвагу», но про это речь впереди.

Кстати, я столь подробно записал все обстоятельства своего появления на этой войне не только из-за того, что кому-то, возможно, будут интересны все обстоятельства «врастания» случайного «прошлоходца» в непривычную реальность, но и постольку, поскольку потом мы почти два месяца болтались без дела на окраинах Москвы.

Ну, то есть как без дела – сначала начальство долго и вдумчиво изучало захваченные «T-III» и занималось сопутствующей писаниной. А потом началось наше контрнаступление и с фронта в соответствующие отделы Автобронетанкового управления РККА потащили многочисленные трофейные танки, танкетки, самоходки и броневики – и исправные, и дырявые, и даже не целиком.

Ну а поскольку арийцы притащились к окраинам Москвы, имея на вооружении массу самой разно-образной интернациональной ерунды, включая захваченную в 1940-м в Дюнкерке английскую технику, работы нам прибавилось.

Но тем не менее времени на писанину у меня было навалом (хотя если бы засекли что я чего-то такое пишу в дневник – могли вздрючить вплоть до трибунала, на войне такие эпистолярные упражнения не приветствуются), такого потом со мной не было.

Кстати, что характерно, ни на особистов, ни на энкавэдэшников я за все это время даже близко не наткнулся ни разу, а это, согласитесь, рушит многие стереотипы, прочно вбитые в промытые мозги жителей нашего времени. Нет, то есть в тогдашней жизни и НКВД, и Особые отделы, и политработники, разумеется, присутствовали, но все время (как это порой бывает в глупых сериалах, где в кадре постоянно показывают либо синие фуражки «сталинских палачей», либо грязь, чавкающую под ногами солдат) они перед глазами отнюдь не болтались, появляясь только по мере надобности. Все-таки тогда государственные люди не страдали херней, а занимались делом, что полностью подтверждают воспоминания ветеранов, включая моего деда и его братьев, рассказы которых я слушал в детстве.