Грэм Макнилл - Кузницы Марса [трилогия]

Силквуд сбросила руку Надера и шагнула к Галатее:

– Вы сделали это, – заявила она. – Вы испортили спусковой механизм, или изменили военных дух оружия или сделали что-то, что вызвало осечку. Вы запугали Блейлока, но обещаю вам, что когда всё закончится, я увижу, как вы умрёте.

– Храбрые слова для биологической сущности, заурядный мозг которой мы можем вскипятить прямо в черепе, – сказала Галатея, подавшись вперёд, её серебряные глаза заблестели, как монеты перевозчика. – Показать вам, как больно это будет?

– Достаточно, – произнёс Блейлок. – Хватит смертей на сегодня. Господин Надер, предлагаю вам увести магоса Тихона и технопровидца Силквуд с мостика. Дальнейшая конфронтация не приведёт ни к чему хорошему.

Надер бросил ядовитый взгляд на Галатею, затем кивнул и взял Силквуд за руку. На мгновение Блейлоку показалась, что кадианка сделает что-нибудь глупое. Но глупость и Кадия являлись прямо противоположными понятиями, поэтому Силквуд только плюнула на палубу под ноги Галатее и повернулась к Блейлоку:

– Вы ещё тот тип, магос Блейлок, – сказала она. – Вы знаете это, так?

Блейлок промолчал. Заявление Силквуд было слишком бессмысленным и неопределённым для ответа. В любом случае, похоже, она его и не ждала, потому что повернулась и направилась прочь с мостика.

Виталий Тихон так стоял с опущенной в поражении головой, и Блейлок почувствовал искренний прилив сочувствия к почтенному картографу:

– Магос Тихон, я…

– Не нужно, Таркис, – сказал Виталий. – Просто не нужно. Котов сказал мне, что мы ищем новые звёзды, но эта тварь только что уничтожила самую яркую звезду, которую я знал.

– Вы ошибаетесь, магос Тихон, – произнесла Галатея. – Ваша дочь горит во мне столь же ярко. Побеспокоите нас ещё раз, и мы задуем её сущность также легко, как погасили юношу.

– Заткнитесь! – воскликнул Блейлок. – Аве Деус Механикус, заткнитесь!

Невероятно огромное, для осознания, и слишком искусственное, для естественного происхождения, сферическое пространство под многослойным куполом представляло собой чудо инженерного искусства. Оно затмевало любое геодезическое хранилище Терры и совершенно очевидно являлось самым впечатляющим подвигом строительной механики, когда-либо виденным Котовым.

Имперские эксплораторы стояли на экваториальных платформах, которые окружали сферическую пустоту, выдолбленную в коре планеты. Множество таких же платформ окружали пространство выше и ниже их, там располагались выступавшие эстакады и леса свисавшего неизвестного оборудования.

Из Экснихлио вырыли массу равную небольшой луне, а открытую поверхность покрывала технология, отличавшаяся от всего известного на Марсе. Угловые символы были вырезаны на изгибавшихся стенах, словно храмовые пиктограммы, а их язык одновременно казался знакомым, но и нечеловеческим.

Тысячи кристаллитов всех форм и видов ползали по внутренней поверхности пустоты, занимаясь техническим обслуживанием, настройкой и кто знает, чем ещё. Охряные миазмы, отдающие резким запахом выкопанной земли и обнажённых пород, поднимались из пробурённой в основании огромного зала шахты.

Вентиляционная дренажная система? Кто мог сказать?

И всё же великолепие пространства меркло и превращалось почти в ничто по сравнению с потрясающим зрелищем в его центре.

Дыхание Богов висело прямо посередине зала: огромный хлеставший вихрь блестящих переплетённых металлических клинков, внутри у которых, похоже, не было никакого несущего каркаса, только невероятно яркая связь фрактального белого свечения. Как первое мгновение сверхновой звезды или вспыхивающая карта синаптической архитектуры.

Хотя зрительная аугметика Котова принадлежала к числу самых сложных проектов молекулярных шлифовщиков Эврифассанских кузниц, он не мог получить последовательные впечатления о точных размерах устройства. Каждая неудачная попытка классифицировать увиденное чудо с помощью геометрических анализов заканчивалась мерцавшими кодами ошибок на глассиновых сетчатках.

Подобно вытянутому вихрю серебряных листьев Дыхание Богов обладало удлинёнными эллиптическими очертаниями, бросавшими вызов простому пониманию. Само его существование вызывало лёгкий диссонанс, как если бы некое врождённое свойство человеческого мозга знало, что это устройство было так или иначе неправильным, словно специально и со злобным наслаждением издевалось над каждым принципом термодинамики.

Его сложная внутренняя топография представляла собой извивавшуюся массу пульсирующего металла, что, по ощущениям Котова, было просто невозможным. Части колоссальной машины, похоже, существовали в одном и том же месте, перемещаясь сквозь друг друга вопреки перспективе.

Даже не столь изменённые, как Адептус Механикус, смотрели на машину и чувствовали в ней опасность. Более того, похоже, на то были причины. Несколько кадианцев согнулись, исторгая содержимое желудков сквозь перфорированные платформы. Отстранённо Котов подумал о том, какой эффект окажет капающая рвота на чужеродную технологию, работавшую на поверхности внизу.

Даже грубые разумы Чёрных Храмовников восхищались представшим перед ними устройством. Сержант Танна поднял руку, словно собирался коснуться его, а чемпион в белом шлеме сжал рукоять чёрного меча.

Машина – хотя чувства Котова противились обозначению чего-то столь явного далёкого от нынешних воззрений Механикус таким прозаическим термином – обладала аурой внутри этого колоссального пространства, которая выходила за рамки обычной техники.

Она казалась (и здесь разум Котова действительно бунтовал) живым существом, которое словно смотрело на крошечные пятнышки сознания внизу и позволяло им наслаждаться теплом своей поразительной невозможности.

Котов отбросил эту мысль, но, как и от осколка упрямого и агрессивного скрапкода от неё было не так-то легко избавиться.

– Это… – начал Котов, но у него не было слов, чтобы описать свои чувства. – Это…

Телок встал рядом, громоздкая фигура, кристаллические элементы которой замерцали отражённым светом от изменчивого потока оборудования вверху.

– Я понимаю, – произнёс Телок. – Требуется время, чтобы привыкнуть к уникальной природе устройства. Человеческому разуму, даже улучшенному разуму Механикус, для постижения его сложности требуется настолько комплексное перераспределение синаптических путей и последующая когнитивная эволюция, что его едва ли можно назвать после этого человеческим.

Котов изумлённо кивнул, едва слыша Телока, его взгляд постоянно возвращался к вызывавшему замешательство виду Дыхания Богов. Казалось, что машина оказывала какое-то непреодолимое притяжение на его чувства, словно принудительно приковывая внимание всех присутствующих только к себе.