Пол Андерсон - Антология мировой фантастики. Том 4. С бластером против всех

Он начал задумчиво перебирать содержимое примитивного шкафчика-аптечки над умывальником. Он отлично понимал, что очень скоро пришельцы оставят свои попытки немедленной его поимки, догадаются, что он сумел найти или получить где-то убежище, и начнут уже другие, неторопливые, основательные и планомерные поиски, которые приведут их к нему рано или поздно, если он будет медлить и останется так близко к штабу, который, конечно же, станет отправной точкой, центром расширяющихся зон поисков.

И что теперь? — закричал он самому себе. Что за мир меня окружает и кто такой в нем я, и что это за правила, которые соединили нас в одно? Где впервые я сделал неверный шаг, где берет начало эта цепочка ужасных ошибок?

Человек менее чувствительный, чем Майкл, и более спокойный постепенно сумел бы вычислить отправную точку этой последовательности и найти ответы на все остальные вопросы. Человек грубый и равнодушный не стал бы думать об этом вообще. За исключением Вайермана, почти любой человек либо пришел бы к какому-то выводу, либо решил обойтись без него. Но любой из этих людей наверняка не оказался бы на месте Майкла, человека редкостной и печальной судьбы.

Именно здесь, в убогой ванной, Майкл в очередной и последний раз почти решился сдаться. И сдайся он, мир так и не узнал бы ничего о том, что случилось с ним. Тысячи похожих на него молодых и не очень молодых людей доходили до того же предела, что и он, останавливались перед этим пределом, задавали себе те же самые вопросы, что и он, а потом канули, растворившись в океане извечной пассивности. И лишь некоторые из этих тысяч решались на следующий шаг.

Бездумно и больше под влиянием инстинктов Майкл начал залечивать свои раны. Он свернул из ваты шарики и засунул их в ноздри, потом обернул сломанный палец тремя слоями лейкопластыря. После этого он, как мог, привел в порядок лоб, то есть смазал края раны йодом и быстро залепил ее заранее вырезанной полоской пластыря. Тут ему пришлось потрудиться, потому что на мокрой от крови и воды коже пластырь отказывался держаться и всякий раз отваливался, но, снова и снова вытирая рану насухо и быстро прижимая к ней нашлепку из пластыря, он таки сумел соорудить нечто, удерживающееся на месте. С неровно приклеенным ко лбу пластырем он выглядел не менее уродливо, чем без него, но теперь он мог хотя бы вымыть как следует лицо. Оставалось придумать, что делать с ребрами. Он как раз стаскивал с себя грязную армейскую рубашку, когда в дверь ванной нерешительно постучали.

— Да? — прогундосил он и сам удивился своему голосу.

— Вы все еще в ванной? — спросила его старушка сквозь дверь. — У вас все в порядке?

— Да.

Что ему с ней делать? Как долго ему можно будет здесь оставаться и можно ли вообще положиться на эту женщину?

— Вам ничего не нужно?

Она хочет помочь ему? Чудно, он об этом совсем не подумал. В своих мыслях он всегда был один-одинешенек.

— Да нет… хотя — у вас нет случайно широкого пластыря?

— В аптечке должен быть. Вы еще не смотрели там? — живо отозвалась старушка.

— Боюсь, что такой пластырь мне не подойдет.

Майкл открыл дверь ванной, и пожилая леди торопливо отступила вглубь коридора.

— Кажется, у меня сломаны ребра.

— Ах, боже мой! Боже мой!

Возбужденно-театральная реакция женщины насторожила Майкла. Глядя на нее, он никак не мог сообразить, что кроется за ее участием — желание задержать его до прихода полиции и получить награду или искреннее сочувствие.

Старушка просияла.

— Я схожу в аптеку и куплю вам пластырь! Это здесь рядом, за углом.

— Нет! — моментально выкрикнул он, горячо и решительно. — Они могут…

Майкл замолчал.

— У вас нет случайно изоленты?

— Изоленты? Конечно, есть! Сами видите, этот дом такой старый. Пришельцы давно уже хотят снести его, да все никак не соберутся. Трубы все время текут. Мне то и дело приходится оборачивать их изолентой.

— Спасибо, вы очень добры.

Не стоило напоминать пожилой леди, что она преступила закон, сейчас этот момент лучше было обойти молчанием. Пришельцы наверняка уже следят за теми, кто покупает в аптеках средства первой помощи; преследователи, без сомнений, уже обнаружили в разбитой машине следы его крови.

Не успел Майкл решить, может ли он отпустить старушку от себя или нет, как та торопливо засеменила куда-то в конец коридора и скрылась из глаз. Неосторожность и доверчивость могут дорого мне обойтись, подумал он.

Хозяйка ушла, и он снова остался один. И глядя на себя в зеркало в маленькой, пахнущей сыростью ванной комнатке, где негде было укрыться от пули и некуда было сбежать, он вдруг понял, что теперь его жизнь полностью зависит от женщины, которой он никогда не доверился бы и которая прямо сейчас занята чем-то, о чем он понятия не имеет.

Эта мысль почему-то не испугала его. Он негодовал; он был просто взбешен неуклюжестью мира, в котором попадал в зависимость от милости капризных истеричек, где во имя спасения жизни то и дело приходилось лгать, а слово правды влекло за собой неминуемую гибель; возмущен тем, что ждать от этого мира справедливости за содеянное добро так же глупо, как пытаться вычерпать океан наперстком.

К тому времени, когда старушка наконец вернулась, ничего особенного с Майклом не случилось; не было рядом с ним ни камеры фотографа, ни репортера с блокнотом, чтобы увековечить момент истины для будущего мира. Он просто стоял в тесной ванной, совсем один, и ждал.

После того как старушка ушла за изолентой, он снова прикрыл дверь. Вернувшись, она робко постучала.

— Я принесла вам ленту. Вы еще здесь?

— Да, я тут, — отозвался он спокойно. Потом открыл дверь и взял из рук старушки бобину с изолентой.

— Извините, не могли бы вы помочь мне?

Майкл поднял руки и начал медленно поворачиваться кругом, а старушка принялась сосредоточенно обматывать его грудную клетку по спирали липкой лентой.

Ему важно было узнать эту женщину как можно лучше, и потому время от времени он внимательно рассматривал ее лицо.

Он заметил два симметричных пятна румян на каждой ее щеке, следы помады на морщинистых губах, пудру на сухой и увядшей коже. Седые кудряшки старушки были подкрашены голубым, и это ему показалось немножко странным. Но вид у пожилой леди был на удивление ладный и «уютный», и потому Майкл успокоился, решив, что подобные косметические причуды среди землянок нормальное явление.

Старушка выглядела совершенно обычно и естественно, и это почему-то смутило его. Если бы только она смогла узнать, что я сейчас думал на ее счет, то наверняка ужасно бы рассердилась, подумал Майкл. Что-то неприятно-жалостливое сквозило во всем облике пожилой леди, скорее даже не в ней самой, а в том, с какой легкостью он мог видеть и понимать все ее слабые стороны. Хотя, конечно, он мог и ошибаться.