Пол Андерсон - Антология мировой фантастики. Том 4. С бластером против всех

Хармон помолчал, раздумывая над ответом.

— Что сказать, может статься, что очень скоро ты вернешься на Землю, сынок.

— Вы имеете в виду, что центавриане наконец решили что-то сделать для нас?

— Скорее они решили помочь вам разобраться в своих делах самим.

Майкл удивленно вскинул на Хармона глаза.

— Вам? Разве вы больше не с нами?

— Я… боюсь, что нет, Майкл.

— Неужели вы не хотите вернуться, господин Хармон?

— Я… — Хармон покачал головой.

— Неужели вы не тоскуете по родине? Разве вы не хотите снова увидеть Землю?

Нотки недоумения и удивления в голосе Майкла превратились в откровенное неверие.

— По правде говоря, Майкл…

— Неужели вам нравится жить здесь? Вам что, нравятся эти люди и то, как они живут?

Внезапно разволновавшись, молодой человек больше не слушал его. Впервые Хармон видел его таким — подлинным энтузиастом, с жаром отстаивающим свои идеи. Невероятно, почти с первой же фразы он, Хармон, затронул область высшего интереса сына Вайермана.

— То, как они живут?

— Вы понимаете, что я имею в виду. Они грубы, они неотесаны, они не умеют себя вести… земляне совсем другие.

Хармон глубоко вздохнул.

— Ты так хорошо знаешь землян, Майкл?

Парень покраснел.

— Ну… конечно, я почти не помню Землю…

В течение нескольких секунд Майкл, чуть успокоившись, искал возможные контрдоводы. Потом снова бросился в атаку с удвоенной силой.

— Моя мать много рассказывала мне о людях Земли и о том, какой там была жизнь. Она показывала мне фотографии самых Известных мест на Земле — большие красивые здания, музеи и библиотеки. Она рассказывала мне о Пятой авеню, о Триумфальной арке… — Выговаривая последнее название, сын Вайермана запнулся. — О Женеве и Риме… о всех знаменитых городах.

— Я понимаю… Тогда, наверное, ты заметил, что многие земные здания ничуть не выше центаврианских. К тому же музеев немало и тут.

— Я знаю. Но здесь никто не ходит в музеи, они никому не нужны.

— Да, ты прав… — Хармон почувствовал полную неспособность возразить что-либо. Что может занять место мечты, которую лелеяли всю жизнь? Какими словами, какими аргументами можно одолеть искренние и глубинные эмоции?

— Значит, ты считаешь, что земляне и центавриане непохожи друг на друга?

— Конечно, а как же иначе! — воскликнул Майкл. — Возьмите хотя бы историю. Откуда здесь взялись все эти люди? Просто они не нашли себе места на Земле. Это или неудачники, или отщепенцы. Вместо того чтобы попытаться влиться в круг цивилизованного общества, они бежали от него. И какое общество могли построить эти человеческие отбросы на Чиероне? Они трудились — само собой, они трудились, но каждый из них сам по себе, не вспоминая о своем соседе; они достигли успехов в технике — а почему бы и нет, ведь планета богата полезными ископаемыми, только копай, любой добытчик за год делал себе тут состояние — но что здесь за жизнь? Все думают только о себе, наводнили свой мир блестящими безделушками и ревущими машинами и ни о чем больше не помнят. Что за наследство они могут оставить своим потомкам? Какие у них идеалы? Что у них за образование? Да, среди них встречаются симпатичные люди. Некоторые из них довольно умны. Некоторые из них серьезно смотрят в будущее и не зарываются носом в рутину. Некоторые из них даже говорят о том, что жизнь должна быть устроена иначе, — но все эти крупицы тонут в общей массе; на фоне толпы эти единицы — ничто.

Лицо Майкла пылало. Он словно бы поджидал здесь Хармона, чтобы высказаться, и теперь желает спора, горячей дискуссии — а может быть, просто хочет, чтобы его переубедили?

Томас Хармон медленно покачал головой. Ну что поделаешь с таким? Он ведь уже немало прожил на этом свете — как-никак четверть века осилил. Что будет с ним через следующую четверть века, изменит ли он свои взгляды на жизнь, научит ли она его чему-нибудь? Вот, например, он, Хармон, находится теперь очень далеко от того, чему его давным-давно учили другие и до чего он когда-то доходил своим умом. Кто такой этот Майкл — ни рыба ни мясо — тонет в воде и беспомощно бьется на суше — боже мой! Нужно думать не о том, чем станет этот создающий беспокойство мальчик, а о том, что он есть сейчас!

Кто я такой, чтобы рассчитывать здесь на успех, что я могу — разве что произнести над ним пару магических слов, которые заставят его думать иначе?

Почувствовав к Майклу симпатию, Хармон вдруг понял, как молодой Вайерман стал таким, какой он есть. Водоворот жизни захватил его, сковал по рукам и ногам и исказил его сознание, но повлиял при этом не только на него, но и на всех тех, кто был в ответе за него, кто должен и обязан был это сознание формировать.

Поражение — поражение, которое никто не хотел признавать, поражение, называемое любым другим именем, кроме истинного, потому что окружающие Майкла взрослые не могли вынести мысли о поражении, — вот что сделало из него того, кем он стал сейчас. Но тогда что же, подумал Хармон, что же сделало из меня то, чем я стал?

— Майкл…

Хармон замолчал. Что он собирается сказать этому мальчику — волшебное слово? А есть ли такое слово вообще? В мире людей нет места волшебству. У нас есть история, чем мы обычно называем лояльно выстроенную цепочку событий прошлой политической жизни. У нас есть психология, чем мы называем внутреннюю политику конкретной личности. У нас есть социология — наука о результатах применения политики в жизни. У нас есть то, что каждый человек знает о других людях, о том, что возможно сделать с людьми и что из этих возможностей в силах осуществить лично каждый. Политика — это искусство распоряжаться возможностями; этот бородатый анекдот он устал выслушивать во время всех выборных кампаний, в которых принимал участие. Возможностями, которые так и остаются всего лишь возможностями. Так каковы же возможности Майкла Вайермана? Или Ральфа Вайермана? Или Томаса Хармона?

— Майкл…

— Да, господин Хармон?

Что я делаю? Зачем мне искать для всех нас волшебное решение, если ясно, что такого не существует в природе? Если для поиска ответа недостаточно даже наших общих сил?

— Майкл… — начал он в третий раз.

— Может, вам лучше присесть, господин Хармон? — встревоженно спросил его молодой человек.

— Нет. Нет, не нужно, со мной все в порядке, Майкл…

Внезапно Хармон сообразил, что дрожит от волнения, как осиновый лист. Он должен остановиться, должен заставить себя прекратить бессмысленные поиски решения, которое каким-то образом сможет спасти их всех. Ведь проблема неразрешима.

Внезапно встрепенувшись, он сказал:

— Майкл… Ты можешь подняться сейчас со мной наверх? Прямо сейчас?

— Наверх?

— Я… я вот тут подумал кое о чем. Мне кажется, это может помочь твоему отцу… и мне… решить одну проблему.