Виктор Глебов - Алеф [СИ]

— Разумеется, куда удобней вшить необходимые имплантаты и таким образом увеличить память, силу, выносливость и так далее.

— Да, — соглашается Стробов. — Это логично, это понятно, и всё же вызывает беспокойство.

— Почему же? Сегодня технологии — всего лишь игрушки в наших руках. Мы полностью контролируем даже самые совершенные искусственные интеллекты, такие, например, как бортовые компьютеры космических кораблей и медиа-центров.

— Прогресс идёт семимильными шагами, и мы не можем даже спрогнозировать наступление момента, когда искусственный разум обретёт самостоятельность и станет полноценным членом человеческого общества. Чем это грозит людям — неизвестно, но уже давно мы испытываем страх при мысли о бунте компьютеров. А это может стать реальностью.

На этой фразе полковника я на секунду прикрываю глаза — чтобы демонстративно их не закатить: не люблю ИИ, но параноидально бояться бунта машин? В наше время, когда чуть ли не вся жизнь зависит от работы искусственных разумов? Нет, конечно, риск имеется, но какой смысл паниковать? Это всё равно, что ложиться спать и опасаться, что ночью подломятся ножки.

— Я не хочу сказать, что мы должны бороться с прогрессом, — продолжает Стробов. — Это невозможно. Наша цивилизация выбрала техногенный путь эволюции, и свернуть с него нам не под силу. Это как снежный ком, который не только становится всё больше, но с каждым оборотом набирает скорость.

Я понимаю, о чём говорит полковник: искусственный интеллект признан личностью, он получил гражданские права и может принимать участие в общественной и политической жизни. Но пока что это только формальность. Киборги не совсем самостоятельны в поступках — они следуют алгоритму, имитируя человеческое поведение.

— Возможно, ИИ будут и дальше подчиняться законам и правилам, — говорит Стробов, словно продолжая мою мысль, — а возможно, рано или поздно искусственный интеллект разовьётся до такой стадии, что объявит человечеству войну, и мы окажемся в роли раввина Лаэфа. Вы понимаете, о чём я говорю?

— Да. Старая легенда о глиняном человеке, Големе, убившем своего создателя.

Стробов кивает.

— Разница лишь в том, — говорит он, — что Голем был тупой куклой, а наш противник будет превосходить нас не только интеллектом, но и возможностями, поскольку станет контролировать все электронные коммуникации. Вам, как никому, известно, что можно сделать с помощью обычного терминала, а представьте, что хакером станет искусственный разум. Вообразите все автоматические боевые модули на земле, в море, воздухе и космосе, которые обратят свои орудия против нас, фабрики, которые начнут создавать машины уничтожения, единственной целью которых станет убийство людей. У нас не останется шансов, никаких. Мы даже не сможем уйти в леса, потому что нас и там найдут — так же, как мы отыскиваем диких зверей, когда охотимся.

— Вы забыли упомянуть более простой способ, — говорю я, воспользовавшись тем, что полковник сделал паузу, чтобы перевести дух.

— Какой? — спрашивает Стробов.

— Рано или поздно киборг может стать президентом, его собратья войдут в правительство, и тогда уже законы будут издаваться машинами, а не нами. И кто знает, быть может, это станет началом нового геноцида.

Стробов медленно кивает.

— Да, — соглашается он. — Подобное не исключено. К сожалению, неотъемлемые права нельзя отъять. Даже у киборгов.

— Перспективы, конечно, не самые радостные, — осторожно замечаю я, — но что вы хотите от меня?

— Нам нужны ваши знания и умения.

— Чтобы я поставил их на службу отделу безопасности?

— Именно так. Надеюсь, вы не слишком щепетильны?

Теперь я, по крайней мере, знаю, какое ведомство представляет полковник. Что ж, этого следовало ожидать.

— Нисколько, — отвечаю я. — В моей профессии щепетильность здорово мешает, — и это чистая правда.

— Понимаю, — кивает Стробов. — Значит, договорились?

— Осталось обсудить вопрос вознаграждения.

— Мне кажется, условия очевидны, — похоже, полковник действительно слегка обескуражен.

— Неужели? Не могли бы вы проговорить их специально для меня?

— Мы отложим грозящий вам тюремный срок (а это около двадцати лет в криогенной камере) и после выполнения работы амнистируем вас.

— И я стану абсолютно свободен? Никакого преследования?

— Разумеется.

— И смогу продолжать потрошить базы данных?

— Пока опять не попадётесь.

— А тогда?

— Подвергнитесь избирательной блокировке памяти. Вам сотрут все навыки владения компьютером. Стандартное наказание для хакера-рецидивиста.

— Значит, если я откажусь, то двадцать лет пролежу в криогенике, видя сны, а потом смогу продолжить заниматься тем, чем хочу? — пытаюсь я бравировать, хотя понимаю, что полковник тёртый калач, и на мякине его не проведёшь.

— За это время технологии изменятся настолько, что вы не будете знать, какой кнопкой включить компьютер, господин Орфей, — усмехается Стробов. Он назвал меня псевдонимом, под которым я известен моим нанимателям — значит, не знает настоящего имени. Хоть какое-то облегчение. — Не будьте ребёнком. Мы умеем убеждать.

— Как вы собираетесь меня поймать? — спрашиваю я. — После того, как я выйду отсюда, вы меня уже не выследите.

— Нам удалось это однажды, удастся и в другой раз.

В принципе, Стробов прав, но, наверное, полковнику безумно хочется вшить мне какой-нибудь маячок, чтобы всегда знать, где я нахожусь — несмотря на конвенции. Но у меня, как и у любого уважающего себя хакера, есть особый имплантат, который выявит наличие любого чужеродного устройства в моём теле. Кроме того, на каждом шагу в городе установлены сканеры, проверяющие всех проходящих мимо на наличие маячков — так государство заботится о соблюдении закона о неприкосновенности личной жизни. Часть ему и хвала!

Удастся Стробову поймать меня ещё раз или нет — дело случая. Я не собираюсь действовать ему на нервы, особенно пока я у него в руках. Пусть выпустит птичку полетать.

— Ладно, согласен, — говорю я. — В конце концов, это даже интересно — поработать на управление безопасности. Что конкретно вы от меня хотите?

— Детали вам объяснят позже. Могу лишь сказать, что речь идёт о создании и внедрении вируса, который станет уничтожать любой искусственный разум, помысливший об измене человечеству. Мы дали ему кодовое название «Алеф».

— Почему?

Похоже, безопасники не слишком пекутся о соблюдении законности. Что ж, я не удивлён. Когда у людей слишком много власти, им начинает казаться, будто им позволено больше, чем другим. Разумеется, во имя высшей цели. Главное — не оказаться между жерновами этой адской машины.

— «Алеф» — буква еврейского алфавита, — объясняет Стробов. — По легенде, начертанная на лбу, она оживляет Голема. И напротив, чтобы уничтожить глиняного истукана, её необходимо стереть.