Елена Горелик - Бортовой

Нас, что меня сразу неприятно удивило, встречал полковник Лемешев собственной персоной. Протокольно поприветствовав экипаж, он выразил надежду, что ребята смогут хорошо отдохнуть в кругу своих семей, и сразу же, едва мы с ним остались у трапа один на один, вперился в меня пробирающим до металлокомпозитного скелета взглядом.

Где-то в глубине души возник и начал разрастаться ледяной ком нехорошего предчувствия.

– Что-то случилось? – едва слышно спросил я, хотя нас некому было подслушивать.

– Случилось, – так же негромко ответил полковник. – Вас не затруднит, товарищ капитан, если мы на полчасика поднимемся на борт?

Было бы сердце – я бы получил не инфаркт, так приступ аритмии. Но и компьютеру от таких слов тоже становится не по себе.

Совесть и долг.

Оказывается, они могут быть антагонистами. Я не знал. До сих пор не знал.

Наверное, поэтому не прошёл даже первичный отбор, когда спецы из СБ негласно подбирали кандидатуры для своей службы. У меня слишком сильны моральные ограничители, исполнять долг любой ценой я могу только тогда, когда всю цену плачу сам, не забираясь в чужой карман.

Но когда на кону миллиарды жизней…

– Морган исчез.

– Как – исчез?

– Очень просто. Вышел из дому, но до института не доехал. Его канал связи блокирован, коммуникатор отключён или находится вне Земли.

– Простите, он что, пропал на Земле?

– Вот. Теперь и до вас дошёл трагизм ситуации. Именно на Земле. И единственные, у кого имеется служба безопасности, не уступающая нам по возможностям, это…

– Военные. Контрразведка.

– Именно. Только их и наши транспорты могут покидать Землю без обязательного досмотра и ДНК-идентификации экипажа. За наши я ручаюсь. За вояк – нет.

Мой ответ был предельно краток, и был из разряда «не при дамах», но дам здесь не присутствовало даже виртуально. Я отсёк все каналы связи со станцией, мотивируя дежурной передачей дел начальству.

– По вашей наводке мы взяли под наблюдение того любопытного диспетчера, – ещё мрачнее проговорил полковник. – Выяснились удивительные вещи. В подробности не вдаюсь, долго рассказывать. Просто знайте, что у них глаза и уши по крайней мере в трёх диспетчерских бригадах из восьми… Михаил, – он вдруг, понизив голос, заговорил совсем не протокольным тоном, – я должен вас предупредить. Нам стало известно, почему на вас охотятся. Нормальным людям такое и в голову не придёт, но мы-то имеем дело с опасными параноиками, одержимыми идеей-фикс. Всевластие и физическое бессмертие – единственное, что интересует их по-настоящему. С властью-то всё понятно, а насчёт бессмертия у них какие-то фантазии относительно вас.

– Они хотят заделаться кибербожествами, что ли?

– К сожалению, они, помимо своих фантазий, ещё и неплохо вооружены.

– Откуда сведения?

– Оттуда, – криво усмехнулся полковник, подивившись, должно быть, такому дилетантскому вопросу. – Мы нашли их базу. Наверное, вас не удивит, если я скажу, что она расположена в хебеарском секторе.

– Рыбак рыбака видит издалека, – хмыкнул я.

– Верно. Но хебеары – это хебеары. Они чужие. А эти, рассуждая и действуя, как хебеары, внешне выглядят людьми. Им проще подобрать ключик к нашим душам. Мы подсознательно доверяем тем, кто на нас похож и говорит на одном с нами языке… Подготовка к военному перевороту на Земле идёт полным ходом, Михаил, – добавил он. – Они форсируют события, идя на риск засветки своих связей «наверху». Мы… не успеваем. Предательство затронуло слишком высокие круги правительства и генштаба, есть подозрения и насчёт некоторых наших людей. Мы вынуждены работать, секретясь от всех, даже от своих коллег из других отделов. Мы не имеем права ускорять работу за счёт уменьшения секретности, и в этом-то вся проблема.

– Но вы возлагаете какие-то надежды на меня лично, – догадался я.

– Всё верно. Иначе этого разговора просто не было бы.

– Что я должен сделать?

– Отправиться с исследовательской миссией по определённым координатам и ждать… гостей.

– То есть будете ловить на живца?

– Наш человек с той сторонысказал, что несколько дней назад за вас была назначена колоссальная награда. Им желательно изловить вас до часа «икс», так как они считают, что после вы можете либо войти в состав военного флота, воюющего с путчистами, либо, в случае, если сопротивления не случится, уйти на любую из планет Содружества.

– Не факт, что уйду без драки, но вполне возможно, – кивнул я. – Повторяю вопрос, товарищ полковник: что я должен сделать?

– То, что я уже говорил, – Лемешев смерил меня холодным взглядом. – При этом ежеминутно помня о цене ошибки.

– Если я вас правильно понял, успех тоже обойдётся… недёшево.

– Ничто в этой жизни не даётся даром, капитан. Иногда ради выживания человечества требуется рисковать жизнями далеко не худших его представителей. И это – самое поганое, что есть в моей работе…

Из всего экипажа я один знаю, куда и зачем мы пойдём через оставшиеся пять дней.

Я должен буду рисковать их жизнями. Возможно, поведу на верную гибель, не имея права сказать им об этом.

Стоит ли пара лишних дней, которые мы дадим СБ, этой жертвы? И смогу ли я сам жить, если всё сложится… не самым лучшим образом?

Мой экипаж. Моя вторая семья…

Но я смотрю на человеческий муравейник – планету Земля, мою родину – и понимаю, что не могу пожертвовать ею, спасая своих друзей. Потому что, проиграв эту войну, я в любом случае потеряю всё. И всех. Земля, поднявшаяся из пресловутой «тысячелетней лужи кровавого дерьма» – самая лучшая защита для тех, кто мне дорог. Только такая Земля может быть для них домом. Если я проиграю бой… Нет – если мы проиграем бой, то шанс подняться снова у человечества появится очень не скоро. Если вообще появится, потому что к власти рвутся его самые лютые ненавистники.

А с виду они неотличимы от нас. В этом их главная опасность.

«Если ищешь причину большинства своих проблем – подойди к зеркалу», – прилетел по нейросвязи немного насмешливый голос.

«Это что, универсальное правило для всех разумных?»

«Мы все сделаны по одному образцу. Ваши богословы почему-то считали, что это относится только к структуре биологического организма, но здесь они ошиблись».

Ну, вот, старика пробило на философию. Теперь, пока снова не уснёт, не отвяжется. Хотя не скажу, что разговоры с ним так уж неприятны. Древний – больше двух миллионов лет от роду – разумный корабль давно вымершей расы, встреченный нами буквально на пороге Земли, не мог пришвартоваться к станции. Габариты нестандартные, более десяти километров в длину. Диаметр станции и то меньше. Но, немного освоившись, он лёг в дрейф в полусотне километров от рукотворного космического города людей, подпустил к себе учёных. Ему потребовалось время, чтобы немного прийти в себя и освоить наши способы общения. Неплохо поднаторел в земных языках. Он давно понял, что я не принадлежу к его виду, но при этом упорно продолжал считать меня «своим». Это можно понять: я ведь тоже… э-э-э… корабль.