Роман Глушков - Эпоха стального креста

Магистр – и полевой, и обычный – являлся одновременно дознавателем, судьей и палачом (здесь фантазии Апостола Хоакима превзошли скупое воображение его средневековых единомышленников, опасавшихся лично карать еретиков из-за нежелания быть замаранными в грехе смертоубийства и предоставлявшими это право светским властям). Инквизитор проводил разбор ситуации (где-то дотошно, а где-то довольно поверхностно – все зависело от весомости дела), обязательный допрос, включавший в себя помимо методов пристрастного дознания также предложение о покаянии, а уж затем решал, насколько испытуемый правдив и искренен. Когда же в подобном возникали хоть малейшие сомнения, магистр применял к лицемеру последнее средство – Очищение Огнем, так называемое аутодафе, – запирая того в тесной железной клетке, где можно было находиться лишь стоя, и сжигая отступника из огнемета быстрым – щадящим – или медленным – самым мучительным – пламенем. Однако и этому имелась альтернатива – обреченному на смерть еретику могли заменить сожжение повешением – за какую-либо ценную информацию и активное сотрудничество с Корпусом.

Но вся эта система возврата Господу его беглых рабов была абсолютно неприменима, когда в руки членов Ордена попадал не простой, совершивший грех отступничества по глупости ремесленник или крестьянин, а пропитанный жесточайшей ересью до мозга костей махровый богохульник (к примеру, кровавый изверг Люцифер; ярый адепт секты Пожирателей Святой Плоти Грегори де Граншан; взбаламутивший некогда половину пограничной общины в Киеве чернокнижник Тарас Максюта; протестант-ортодокс Серджио Стефанини; Апостол-отступник Жан-Пьер де Люка, наконец). В подобных случаях его участь была известна заранее, и как бы ни клялся кто-либо из них на Троне Еретика в том, что он «прозрел и готов пасть на колени перед Пророком, моля того о полном прощении», огненная клеть в финале его жизненного пути висела с неотвратимостью Дамоклова меча. Но прежде чем переступить ее порог, все предшествующие Очищению Огнем коллизии – Трон, кровопускание, прижигание, пытка водой, скальпирование и тому подобное – монстр богоотступничества проходил в двойном, а иногда и в тройном объеме. И неудивительно, что не менее жестокое, но зато уж окончательное аутодафе эти посетители Комнаты Правды, бывало, ждали словно манны небесной.

В истории Инквизиционного корпуса остались слова первого Апостола Инквизиции Альваро Чавеса, которые он произнес, отвечая на вопрос «А не будет ли накладно для казны тратить столь драгоценное топливо еще и на оступившихся рабов Божиих?». «А что же вы предлагаете? – ответил тогда Апостол Альваро. – Вкапывать столб, изыскивать у населения дрова, подгадывать погоду, а потом все это убирай, подметай? Полноте! Да так ведь, как у нас, проще, быстрее, а главное – экономичнее! Мы же с вами цивилизованные люди и должны поступать по-цивилизованному, так что зачем нам все эти средневековые пережитки, правильно?»

Наконец Защитники Веры вздохнули облегченно, сбросив с плеч такую гору проблем, и вернулись обратно к своим непосредственным обязанностям – поддержанию внешней и внутренней государственной безопасности. А по всей территории Святой Европы уже ревели мощные моторы автомобилей Инквизиционного корпуса, грохотали выстрелы инквизиторских фамильяров-Охотников и неудержимо рвалось вверх очистительное пламя, зажигаемое Божественными Судьями-Экзекуторами. Повелители анклава Господа на Земле отсекали инквизиционным скальпелем от рядов своих подданных больные наросты богохульства, инакомыслия, сектантства, протестантства, идолопоклонничества, сатанизма и колдовства. Возродившаяся из руин и пепла Каменного Дождя цивилизация выходила на очередной, как она считала – прогрессивный, – этап своего развития...

Проклятый Иуда не являлся ни талантливым полководцем, ни каким-либо военным деятелем вообще. Его сподвижники – люди, примкнувшие к нему во время опалы, – тоже были далеки от понятий грамотного построения обороны. Зная приблизительный боекомплект отряда Охотников, все они рассчитывали (на тот случай, если мы появимся), что им хватит сил удержать нас на дамбе с помощью сторожевых башен и плотного огня. Отступники и не догадывались, с какой серьезностью Пророк отнесся к их поимке и какие мощности выделил для этого.

Именно так стоит объяснять из рук вон плохо разработанную систему защиты самого Ла-Марвея. Потеряв на прибрежных бастионах своих лучших людей и вооружение, Проклятый просто не смог дать должный отпор оставшимися разрозненными группками сторонников, даже имея в распоряжении неприступный монастырь. Стены же его, изначально призванные оберегать доверившихся им беглецов, стали теперь для них западней...

Разбившись на шесть пятерок и одну шестерку, в которую вошли я, Михаил, Гюнтер, Бернард, Вольф и выбранный главнокомандующим боец Первого отряда брат Николас, мы, с опаской глядя в темные проемы монастырских окон, готовились к штурму. Поскольку все надежды на пробиваемость «эмкашки» почили в бозе вместе с ней, Бернард одобрил «отмычку», предложенную замкомом Гонсалеса, скромнягой Марчелло. Связав пучком пяток гранат и сцепив их предохранительные кольца стальной проволокой, он, как автор полезной идеи, получил право и на ее осуществление. Дабы не дать противнику спокойно расстрелять бегущего по лестнице бойца, наши стволы открыли заградительный огонь, прощупавший каждое способное скрывать опасность окно. Ответные хлопки дробовиков известили нас о том, что нашу группу уже ждали, но боялись раньше времени раскрыться. Однако вступившие в перепалку ручные пулеметы заставили оборонявшихся поискать в Ла-Марвее более безопасные углы.

Перепрыгивая через две ступеньки, Марчелло заскочил на квадратную площадку перед входом – место, куда обычно торговцы рыбой и другими продуктами стаскивали необходимый детскому приюту товар. Зацепив плод собственной фантазии за дверной молоток, Марчелло дернул проволоку, вырвав все предохранительные чеки, а затем, заткнув уши пальцами, юркнул в заранее присмотренную им стенную нишу.

Пятикратной мощности гранат хватило с избытком. Левую створку ворот переломило пополам и, сорвав с петель, швырнуло внутрь. Правая, измочаленная в щепки, удержалась, но деревянный каркас дал трещину, перекосив ее плоскость. Покореженный дверной молоток и куски прочных досок загремели вниз по лестнице, доскакав аж до скрывающего нас бордюра. Марчелло, высунувшись из ниши, запустил в открытый взрывом проход еще два рифленых яйца, тут же осыпавшими коридор осколками своей железной скорлупы.