Мари Лу - Гений

Они транслировали все это в эфир, потому что люди, собравшиеся у здания, хотели знать, что со мной обращаются хорошо. Постепенно я угомонился, а увидев, что я жив, люди в Денвере тоже стали успокаиваться.

— Но это вовсе не означает, что за вами не будет установлено пристальное наблюдение, — говорит доктор, когда мне вручают несколько республиканских рубах и военных брюк.

Он едва шевелит губами, чтобы на экранах нельзя было разобрать его слова. Я почти не вижу его глаз за стеклами маленьких круглых очков.

— Но Президент полностью простил вас, ваш брат Иден может появиться здесь в любую минуту.

Я спокоен. После всего, что случилось с момента заражения Идена чумой, я и представить не могу, что Республика вернет мне брата. Я только улыбаюсь доктору, сжав зубы. Он отвечает улыбкой, в которой очевидна неприязнь, знакомит меня с результатами анализов и сообщает, где я буду жить после выписки из больницы. Я знаю, ему хочется поскорее уйти, но вслух он этого не говорит — вся палата утыкана камерами наблюдения. Краем глаза я вижу монитор на стене, показывающий, что сейчас происходит с Джун. Судя по всему, ей ничего не угрожает, она проходит такое же обследование, что и я. Но тревога комком стоит у меня в горле.

— Есть еще кое-что, о чем я хочу сообщить вам приватно, — произносит доктор, я слушаю его вполуха. — Это очень важно. Вы должны знать, что обнаружилось на вашей рентгенограмме.

Я подаюсь вперед, чтобы лучше слышать, но тут из интеркома доносится голос:

— Доктор, привезли Идена Батаара Уинга. Пожалуйста, сообщите Дэю.

И мне теперь наплевать на все их идиотские рентгенограммы. Иден здесь! Прямо за дверью моей палаты! Доктор говорит мне что-то, но я несусь мимо него, распахиваю дверь и выхожу в коридор.

Сначала я его не вижу среди мелькания медсестер. Потом замечаю хрупкую фигурку на скамье — он сидит, болтая ногами; кожа здоровая, на голове копна светлых кудрей; на нем великоватая школьная форма и детские ботинки. Он кажется выше ростом, но, видимо, потому, что теперь может сидеть прямо. Он поворачивается ко мне, и я вижу, что на нем очки в черной проволочной оправе. Его молочно-багровые глаза напоминают мне о мальчике, которого я видел в вагоне в ту холодную дождливо-снежную ночь.

— Иден! — хрипло кричу я.

Он смотрит куда-то мимо, но на его лице расцветает удивительная улыбка. Он встает и идет вперед, но останавливается, когда понимает, что не знает, где я.

— Дэниел, ты? — спрашивает он неуверенно.

Я бегу к нему, поднимаю на руки, крепко прижимаю к себе.

— Да, это Дэниел, — шепчу я.

Иден только плачет. Рыдания сотрясают его тело. Он обхватывает мою шею с такой силой, что, кажется, никогда не отпустит. Я делаю глубокий вдох, чтобы сдержать слезы. Из-за чумы Иден почти потерял зрение, но он здесь, живой и здоровый, и у него хватает сил, чтобы ходить и говорить. Мне этого достаточно.

— Ряд тебя видеть, малыш, — сквозь комок в горле произношу я, взъерошивая его волосы. — Я скучал без тебя.

Не знаю, сколько мы так стоим. Минуты? Часы? Не имеет значения. Одна долгая секунда проходит за другой, и я как могу растягиваю мгновение. Я словно обнимаю всю мою семью. Брат так много значит для меня. По крайней мере, он у меня есть.

За спиной кто-то кашляет.

— Дэй, — говорит доктор.

Он опирается спиной на открытую дверь моей палаты, его лицо в свете флуоресцентных ламп мрачное и призрачное. Я осторожно опускаю Идена на пол, одну руку кладу ему на плечо.

— Идемте со мной. Обещаю, я долго вас не задержу. Рекомендую оставить брата здесь. На несколько минут. Уверяю, скоро вы вернетесь к нему, а потом вас обоих отвезут в вашу новую квартиру.

Я остаюсь на месте — я не готов поверить ему.

— Даю слово, — настаивает он. — Если я солгу, вам не составит труда уговорить Президента арестовать меня.

По сути, так и есть. Я жду еще секунду, жуя изнутри щеку, потом похлопываю Идена по головке:

— Я скоро вернусь, хорошо? Посиди на скамейке. Никуда не уходи. Если кто-нибудь попытается тебя увести — кричи. Понял?

Иден утирает рукой нос и кивает.

Я отвожу его назад на скамейку, а затем следую за доктором в палату. Он закрывает дверь, замок легонько щелкает.

— Так в чем дело? — нетерпеливо спрашиваю я.

Дверь так и притягивает мой взгляд, словно она исчезнет, если я не буду за ней следить. Я вижу на мониторе Джун — она сидит одна, кажется, чего-то ждет.

Но на сей раз доктора, похоже, не раздражают мои слова. Он нажимает кнопку в стене и просит отключить на камерах запись звука.

— Я уже говорил… В ваше обследование входило сканирование мозга на предмет изменений, осуществленных Колониями. Мы не нашли ничего, что вызывало бы беспокойство… но наткнулись на кое-что другое.

Он поворачивается, щелкает каким-то приборчиком и показывает на появившийся на стене экран с изображением моего мозга. Я хмурюсь, не в состоянии понять, что вижу. Доктор показывает на темное пятно внизу.

— Оно находится близ левого гиппокампа. Мы думаем, это старое образование, ему, вероятно, несколько лет, и оно со временем прогрессирует.

Я несколько секунд размышляю над словами доктора, потом смотрю на него. Пока мне все это кажется ерундой, прежде всего потому, что в коридоре меня ждет Иден. А еще потому, что скоро я опять увижу Джун.

— И? Что дальше?

— У вас случались приступы головных болей? В последнее время или в последние несколько лет?

Да. Конечно, случались. Головные боли у меня случаются с тех самых пор, когда я проходил обследование в Центральном госпитале Лос-Анджелеса. С той ночи, когда я должен был умереть, но убежал.

Я киваю. Он складывает на груди руки.

— По нашим данным, после того как вы провалили Испытания, над вами ставили эксперименты. Ставили эксперименты и на вашем мозге. Вы… гм… — Он откашливается в поисках подходящих слов. — Предполагалось, что вы скончаетесь довольно быстро, но вы выжили. Но теперь, кажется, последствия начали сказываться. — Он переходит на шепот: — Никому о вашей проблеме не известно, даже Президенту. Мы не хотим, чтобы страна снова провалилась в революционный хаос. Поначалу мы решили, что сможем вас вылечить, сочетая хирургические и медикаментозные средства, но, изучив проблему внимательнее, поняли, что новообразование слишком переплелось со здоровыми тканями вашего гиппокампа и стабилизировать ситуацию без существенного ухудшения ваших умственных способностей невозможно.

Я с трудом глотаю слюну:

— И что все это значит?

Доктор вздыхает и снимает очки.

— Это значит, Дэй, что вы умираете.

20:07. Два дня после освобождения.

Оксфордская высотка, сектор Лодо, Денвер.

Температура внутри 72 градуса по Фаренгейту