Алекс Кейн - Хроники вечной жизни. Проклятый дар

– Ваше величество, вы выступали трижды, и с большой честью, – возразил маршал.

Король рассмеялся:

– Я видел, как граф пошатнулся в седле, уверен, мне удастся выбить его.

– Предоставьте мне честь сразиться с графом за вас.

– О нет, сударь, я сам.

– Как вам угодно, сир, но знайте, я уже третью ночь вижу дурной сон про вас, – предупредил де Вьевиль и развернул коня.

Королевский астролог предупреждал, что Генриху стоит опасаться турниров в возрасте сорока лет. Предостерегал Нострдам, а теперь вот и Вьевиль. Обо всем этом король прекрасно знал, но теперь, разгоряченный тремя поединками, он презрел все предупреждения. В том, как Генрих сам стремился навстречу своей участи, было что-то жуткое, мистическое, словно страшное предопределение уже простерло над ним свою длань.

Это был мой шанс. Я не мог допустить, чтобы король передумал. Но и открыто поддерживать его в нарушение всех правил не стоило.

– Сударь, сейчас очередь других участников. Они не допустят, чтобы я воспользовался их правом, – сказал я и, посмотрев на Диану, улыбнулся ей.

Король заметил этот взгляд, и глаза его сверкнули.

– Я дозволяю вам, граф, занять их очередь. Извольте встать на позицию.

Внутренне торжествуя, я повиновался. Оруженосец подал мне запасное копье. Направляясь в конец арены, я видел, как Екатерина, видимо предчувствуя недоброе, махала герольду, пытаясь остановить поединок. Но тот не заметил ее знака, и прозвучал горн.

Звуки труб и барабанов неожиданно смолкли. Над ареной повисла тишина, словно пронизанная предчувствием беды. Я пришпорил коня и во весь опор поскакал навстречу королю. За мгновение до того, как его копье стукнулось о мой доспех, я провел удар снизу, копье преломилось и, скользнув вверх по кирасе короля, стукнулось о забрало. Оно открылось, и обломок, оставшийся в моей руке, с огромной силой вонзился в его правый глаз. Брызнула кровь, Генрих страшно закричал, выронил поводья и упал на шею лошади, из последних сил пытаясь удержаться в седле. Зрители дружно ахнули, несколько мгновений стояла жуткая тишина, потом поднялся невообразимый шум.

Подбежали конюшие, король соскользнул с лошади прямо им на руки. Я в оцепенении топтался посреди арены, сжимая в руках окровавленный обломок копья. Я сделал то, что собирался, но никак не предполагал, что это будет столь ужасно. Краем глаза я видел, что королева упала на руки сопровождающих, лишившись чувств. Многим другим дамам тоже стало дурно. Лишь Диана, бледная как смерть, стояла в своей ложе и провожала взглядом носилки, на которых уносили ее поверженного возлюбленного.

В суматохе никто не обращал на меня внимания, я пришпорил коня и во весь дух поскакал к дому Монтгомери.

– Невероятно, – прошептал изумленный викарий.

– Да, наверное. Как вы уже поняли, Джон, мой план базировался на том самом катрене Нострдама о льве и золотой клетке. Доспехи короля действительно были позолоченными. Надо вам сказать, что популярность Мишеля после этой трагедии невероятно возросла. Думаю, не будь этой странной смерти, так точно совпадающей с его предсказанием, сейчас уже никто бы не вспомнил имени Нострадамуса.

Вбежав в дом Монтгомери, Франсуа бросился в оружейную, где с помощью подоспевших слуг скинул с себя окровавленные доспехи и направился в комнату, где остался хозяин. Граф все так же спал на лавке, шевалье подтащил кресло, сел в него и снова произнес заклинание. Он не успел почувствовать головокружения, сразу погрузившись в глубокий сон. Монтгомери, вернувшись в свое тело, удивленно оглядывался. Увидев спящего на лавке Франсуа, он принялся его будить. Тот приподнялся на локте, ошалело взглянул на графа и пробормотал:

– Что за вино у вас, Монтгомери? Просто с ног сшибает.

– Да, я тоже, кажется, отключился. Вставайте, Романьяк, пора на турнир. Вы поедете со мной?

– Нет, – покачал головой Франсуа, отчаянно пытаясь проснуться, – что-то мне нехорошо, так что я, пожалуй, отправлюсь к себе.

Он встал и, слегка покачиваясь, пошел к двери.

– Удачи вам, граф.

Раненого короля со всеми предосторожностями перенесли в замок Турнель, куда тут же был вызван хирург Амбруаз Паре. Эскулап, внимательно осмотрев рану, пришел к неутешительному выводу: спасти короля может лишь чудо. Но на него еще надеялись: виднейшие хирурги проводили исследования голов преступников, срочно казненных в Шатле, вонзая в глаз обломки копья, чтобы получить картину возможных повреждений. Амбруаз Паре прооперировал короля, углубив рану и попытавшись удалить крошечные щепочки от копья. Но все было напрасно – мозг Генриха был поврежден безвозвратно. Король пребывал в агонии, стоны доносились из его спальни, даже когда он был без сознания.

Франсуа мучило чувство вины. Боль, которую испытывал Генрих, казалось, передавалась и Романьяку. Нельзя было даже исповедаться: как объяснишь священнику, что ты, переселившись в другое тело, чужими руками сознательно убил короля?

Екатерина неотлучно находилась у его постели, Диана же заперлась в своих покоях, не отваживаясь показаться на глаза королеве. Для обеих потекли дни мучительного ожидания, наполненные страхом, тревогой и отчаянием. На четвертую ночь Генрих пришел в себя и попросил ускорить венчание своей сестры Маргариты с герцогом Савойским. Его желание было исполнено, и через пять дней была сыграна свадьба, больше похожая на похороны: гости не в силах были веселиться, многие дамы откровенно плакали. На следующее утро, после десятидневной агонии, Генрих умер, успев, к великому облегчению Франсуа, приказать, чтобы графа де Монтгомери не преследовали.

– Судьбы не избежишь, – прошептал король и отдал богу душу.

Диана была уничтожена. Екатерина, приказав ей вернуть подаренные королем драгоценности и замок Шенонсо, более не стала ее преследовать с условием, что при дворе бывшая фаворитка никогда не появится. В день смерти супруга королева облачилась в черные одежды, ставшие новым символом траура, и до конца жизни его уже не снимала.

Королем стал пятнадцатилетний Франциск, старший сын Генриха и Екатерины. Все понимали, что править страной он не сможет – не только в силу возраста, но и потому, что был нездоров. Его мучили постоянные головные боли, заложенность носа и шум в ушах. Физические страдания привели к неврозу, Франциск стал раздражительным, резким и властным, государственные дела его совершенно не интересовали. Екатерина поручила заботы о нем де Гизам, которым новая королева, юная Мария Стюарт, приходилась племянницей.

Герцог Франсуа де Гиз и его брат Шарль, кардинал Лотарингский, получили, наравне с королевой, полную власть в стране. Но, в отличие от Екатерины, старавшейся сохранить религиозный мир, они были воинствующими католиками. По их настоянию Франциск издал ордонанс, по которому назначалась смертная казнь за участие в тайных протестантских собраниях, а дома, где они проходили, подлежали сожжению.