Антон Ленников - Монолит

— Ты убил Машку! — крикнул Константин, выхватывая пистолет.

Где парень взял оружие, как пронёс на процесс, неизвестно. Я смотрел на дуло и в тот момент забыл о стекле, ограждавшем меня. «Сейчас пистолет полыхнёт огоньком выстрела — и все закончится…» Прежде, чем охрана повалила на пол Константина, на стекле «клетки» появились три вмятины, окруженные ветвистыми трещинами. Я посмотрел на потрескавшееся, но так и не уступившее пулям стекло и обессилено сел на стул…

…Передо мной была крохотная коморка с туалетом в углу. В стене зияло маленькое окошко с решёткой. Мои руки сжимали горло мужчины. Всё его тело было в наколках. Сокамерник что-то кричал, широко разевая рот и обдавая меня запахом гнилых зубов. Мой бок пощипывал, роба была пропитана кровью: противник успел полоснуть заточкой.

— Прикончи его, Палёный! — одобряюще призывал один из сокамерников, кажется, тот же самый, что спровоцировал драку, рассказав, за что у меня срок.

Я перехватил мужчину за подбородок и резко дёрнул вверх и вправо. Раздался неприятный хруст. Руки сокамерника, что душили шею, обмякли. Я отбросил тяжелое тело и с удивлением посмотрел на мертвеца. У него были широко раскрыты глаза, а голова лежала под неестественным углом. На лице покойника застыло задумчивое, почти благородное выражение. Это был первый человек, которого я убил осознанно. «Почему я ничего не чувствую? Ни страха, ни раскаяния за совершённый поступок, ни облегчения, что остался жив. Ничего». Сокамерники молчали и смотрели на меня. По моему лицу текла кровь из разбитого носа. В дверях звенели ключи охраны…

…Подмосковный лес, пустая дорога… Охранник подтолкнул меня дулом автомата. Машина свернула в какой-то тупик, где только слепящий свет фар разгонял темноту. После убийства сокамерника меня перевозили в тюрьму строгого режима. На полдороги машина остановилась. Конвоиры выволокли меня на дорогу. Когда из подъехавшей «Ауди» вышел Костя, я всё понял. Он подошел к охраннику и протянул тугой сверток. Я почему-то не сомневался, что находится в пакете.

— Как договаривались…

Тюремщик, кажется, его звали Петр (второго конвоира со звездочками на форме, лейтенанта, я видел впервые), бегло посмотрел на меня, кивнул, протянул Косте пистолет и сказал:

— Оформим, как попытку к бегству. Стрелять будешь сам.

Парень побледнел, но взял оружие и пошёл ко мне. «Двое охранников с «калашами» и сын журналиста, пожелавший взять на себя роль палача…» — промелькнула мысль. В штанах у меня была спрятана заточка, та самая, что забрал у убитого заключённого. Кусок острого железа против трёх вооружённых людей… Почти так же нелепо, как с шашкой против танка.

Моросил мелкий дождик. Яркий свет машины слепил глаза. По бокам от мокрой дороги высились сосны. Спасительный лес, такой близкий и такой недосягаемо далёкий. «Только в кино герои умудряются убежать, когда им стреляют из автоматов вслед…» — подумал я.

— Моли о пощаде, сволочь! — процедил сквозь зубы Костя, наводя на меня пистолет. «Неужели любовь может порождать такие чувства? Ему мало меня убить, он хочет надо мной поиздеваться…» Когда я посмотрел Косте в глаза, то вдруг понял, что парень наслаждался ситуацией, своей силой, правом вершить суд, пусть и купленный за хрустящие банкноты.

Я не стал молить о пощаде, не стал убегать. Тело было словно чужое, а я отошел на план отстранённого наблюдателя. Самодельный нож блестящей рыбкой вошёл в горло Петру. Я увидел, как округлились глаза конвоира, а его рука потянулась к торчащей из тела рукоятке. Мое правое плечо пронзила тупая боль. Костя выстрелил и, на удивление, попал. Я схватился за автомат Петра. Охранник всё еще судорожно цеплялся за приклад — и короткая очередь полоснула Костю по лицу. Тот упал, не издав ни звука. Лейтенант на миг замешкался, передёргивая затвор, и это дало мне шанс. Почти не целясь, я пустил длинную очередь — стрелял пониже, чтобы попасть по ногам. Но отдача задрала ствол вверх — и очередь прошила конвоира наискось. Когда я подбежал к лейтенанту, он был ещё жив. Его кровь пузырилась. Из пробитого лёгкого лейтенанта со свистом выходил воздух. Я попытался зажать рану конвоира, но это было бесполезно.

— Я не хотел, вы же сами меня заставили! — мой крик эхом отозвался из лесной чащи.

Охранник ещё несколько раз судорожно вздохнул, потом по его телу прошла короткая судорога — и отвечать мне стало некому. Первая мысль — сдаться властям, но с таким кровавым следом повезло бы, если прожил бы пару дней. Окровавленные тела охранников я бросил в кювет и прикрыл сломанными ветками. Пришлось повозиться с трупом Константина. Надо было аккуратно снять одежду с покойника: в тюремной робе мне далеко не уйти. Парню пуля попала в голову. Вместо интеллигентного лица была кровавая каша, из которой сиротливо торчали осколки очков. Кровь на дороге затереть было нечем, но у меня была надежда, что в темноте пятна не будут так сильно бросаться в глаза. Когда я бежал к машине, то подумал, что так и не узнал, как звали лейтенанта…

Проснулся я разбитым. Ломило в затылке. Я потрогал рану на голове — кровь запеклась корочкой, посмотрел на часы — семь утра. Во рту был какой-то отвратительный привкус. Я нашарил в рюкзаке фляжку и сделал несколько глотков — не помогло. Тусклый свет пробивался сквозь прозрачное окошко палатки. Я натянул камуфляж, сверху пристегнул бронежилет. Семён был крупнее меня и шире в плечах. Его одежда, несмотря на то, что я ее подтянул, висела немного мешковато.

Инги в палатке не было. Снаружи доносился приятный аромат и негромкое пение. Я вылез из палатки и прищурился от яркого света. Инга что-то негромко напевала. Я прислушался. Песня была красивая и почему-то грустная. Я не понял ни слова: какой-то незнакомый язык, слишком много гласных звуков.

Инга умудрилась натянуть на себя запасной камуфляж, подрезав рукава ножом и прихватив кое-где шнурками. Одеяние сидело на девушке ещё более мешковато, чем одежда Семёна на мне. Из бинтов, их остатков, а также кусков брезента Инга сделала себе импровизированную обувь. Я как раз вчера подумал об этом, но слишком устал, чтобы пытаться что-то делать или объяснять.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — девушка потянулась. — Пригрезился такой интересный сон, а ещё есть хочется.

— Да, мне тоже снился… яркий… — я вспомнились насыщенные, как вспышки молний, сновидения. У меня также возникла уверенность, что это не просто сны, как говорил дедушка Фрейд. Я потёр запёкшуюся на голове кровь. — Ладно, давай завтракать.

Мы развели костёр из таблеток сухого горючего. Я уселся на камень и расстегнул рюкзак — припасов немного, но на пару дней хватало. На коробке значилось «Мгновенный омлет». Я насыпал в сковороду жёлтого порошка, залил водой из фляги.