Ольга Карелина - Иеремиевы огни (СИ)

Впрочем, на откровенные темы они перешли лишь к концу первой недели, когда понемногу Бельфегора начал отпускать образовавшийся в голове туман. В вечер седьмого дня с момента обнаружения Дилана, когда они уже оставили в покое его компанию и заперлись в комнате Миа, более подходящей для посиделок — как романтических, так и обычных, — она как будто невзначай спросила:

— А почему ты всё-таки этим занимаешься? Брякнул Адамасу адрес лаборатории не подумав, а теперь пытаешься это исправить?

Бельфегор, как раз заворожённо наблюдающий за переливами её двояких волос в побочном светло-фиолетовом свете, заменяющим в такие часы им обычные потолочные лампы, очнулся и заморгал, приходя в себя. Миа смотрела на него с праздным интересом, но он определённо готовился перейти во что-то ещё, и хорон поспешил ответить:

— Я почти никогда не делаю чего-то не подумав. Всё было вполне осознанно: и сдача лаборатории, и помощь отцу.

— И в чём великий смысл? Я просто пытаюсь понять твою логику. Ты же сам себе противоречишь!

— Не совсем. Я просто решил, что каждый заслуживает хоть какого-то, пусть и самого завалящего, шанса. Отец не дал Дилану очухаться от его злоключений — а Адамас меж тем спасал его именно для того, чтобы он смог наконец нормально пожить.

— Вот эта беготня по Милотену — жизнь? — усмехнулась Миа и перевернулась на живот, подпирая голову сразу обеими руками. Взгляд у неё стал пронзительным, испытующим, даже, наверное, осуждающим, и лежащий рядом на её кровати Бельфегор улыбнулся, смягчая тон разговора.

— По крайней мере, пока он свободен. Ты же осознаёшь, что он всё равно не сможет спрятаться? Даже в колониях. От судьбы не уйдёшь. Но, может быть, за время этой беготни он смирится с ней.

— Считаешь, дать рождение другим Особенным — его судьба? — задумчиво спросила Миа, возводя глаза к потолку. — То есть, ты пойми меня правильно, я и сама хочу, чтобы его вернули: нельзя хоронить такие проекты. Но иногда я начинаю сомневаться. Совесть просыпается и зудит: кто вы такие, чтобы решать за других…

— Да что ему грозит-то такого страшного? Вряд ли отец разберёт его на атомы, выковыривая из клеток альмегу. Поэкспериментирует и отпустит, скорее всего. Тоже злодея себе навоображали. Да и потом, общее важнее частного.

— Слушай, а как ты вообще умудряешься вот так лавировать? Тогда, на учебной базе, у меня возникло ощущение, что ты предан отцу всеми потрохами. Ну ладно, то, что сошёлся с Адамасом, ерунда, не такие уж там все враги. Но вот это… Это разве не двойное предательство?

— Не думаю, — хмыкнул Бельфегор. — Что бы ни было в начале, в конце будет так, как захочет Мессия-Дьявол. Если не удастся, конечно, его отговорить. Я с детства лелею эту глупую мечту — хоть от чего-то его отговорить…

— Знакомая ситуация! — Миа рассмеялась. — Я тоже в семье вечно в роли какой-то оппозиции — Адамас отдыхает! Отец никогда особо мной не интересовался, пока я не пихала себя ему под нос: вот она я, и я такая! Самое обидное, что никогда не объяснял, почему я не могу так же, как его любимый-обожаемый сын, подготовиться и поступить в Генштаб…

— Серьёзно? — удивился Бельфегор: он уже давно уверился в мысли, что свои поступки Рэкс Страхов объясняет даже тем, кто прекрасно прожил бы и без его объяснений. Миа поморщилась.

— А то. Просто уходил от ответа. Считал, что я не пойму? Не знаю даже. Кажется, с твоим у тебя на базе та же была история? Как ты его терпишь?

— Привык за столько лет. А ты в ГШР из принципа пошла? Гражданская жизнь — слишком просто?

Хорони фыркнула и толкнула Бельфегора под бок — он едва удержался на краю кровати, но не смог перестать улыбаться.

— Как ты себе это вообще представляешь?! Дочка Рэкса Страхова — и вдруг гражданское лицо? А потом что: муж в двадцать лет, дети в двадцать один, дача в двадцать пять? Пруд с утками прилагается на старость? А родной, младший между прочим, брат будет творить историю? От тебя, кажется, в восемь лет отец вообще отрёкся, что ж ты в МД всё равно полез?

— Ох уж это мне стремление кому-то что-то доказать, — закатил глаза Бельфегор. — У меня не было иной судьбы, но у тебя-то была. А что в итоге: милуешься с сыном бывшего главного врага своей семьи плюс идёшь против отца, а заодно и брата, помогая этому сыну поймать и посадить под стражу и без того намучившегося в жизни бедолагу…

Сказав это, он затаил дыхание: Миа всё ещё оставалась для него слишком непредсказуемой, как-то отреагирует на подобные неприкрытые факты?

— Почему не было? — неожиданно тихо спросила Миа. Она положила голову на разноцветный плед, заглядывая в глаза Бельфегору. — Кто тебе мешал? Отец отвернулся от тебя, почему было не отвернуться в ответ?

— А кто бы тогда одним своим существованием показывал ему, что не всегда всё так, как он считает? Кто бы напоминал ему о совершённых ошибках?

— Вот уж нашлось бы кому. Хочешь сказать, ты в восемь лет уже понял своё предназначение в жизни?

— Нет, конечно, — Бельфегор усмехнулся. — Но мне казалось это важным. Я не знаю, что было бы если. Может быть, наоборот, моё собственное от него отречение заставило бы его раньше осознать, что он творит. А может, сделало бы ещё хуже. Я выбрал остаться. Не так уж много в мире существует людей, которые не отвернутся от Аспитиса Пикерова ни при каких обстоятельствах! Это честь для меня, видишь ли…

Ему самому стало смешно от лёгкого пафоса произнесённых фраз — но вот так легко обсуждать противоречивую фигуру отца, на время забыв, сколько крови на его руках только потому, что он считает себя истиной в последней инстанции, дорогого стоило. В такие моменты он из лидера МД, недосягаемого политика и интригана, холодного и насмешливого военачальника превращался просто в человека — и ненадолго казалось, что с ним вполне можно иметь дело даже таким бесправным солдатам, как его сын…

— Ты будешь за него, что бы он ни натворил? — почти в плед спросила Миа.

— Конечно. А ты готова отвернуться от своего отца, если он оступится?

— Я бы не простила того, что по отношению к тебе сделал твой…

— Тогда нам нужно с тобой поменяться местами. В одиозные дети Мессии ты, по-моему, подходишь куда больше!

— Да, ты тоже какой-то слишком… наш, — Миа хмыкнула, отвернулась, размышляя о чём-то, и Бельфегор, желая её отвлечь, потянулся к ней губами. Он ещё не совсем осмелел, чтобы по-настоящему заявлять на неё свои права, но такую мелочь мог себе позволить. Миа ответила на поцелуй, потом перекатилась к нему поближе, положила руку на грудь и ткнулась носом в предплечье.

— И как ты видишь дальше свою жизнь? — её губ не было видно, и в отсутствие возможности понять, есть ли там улыбка, глаза смотрели почти враждебно. — Сменишь отца на посту? И продолжишь продвигать идеалы МД в массы?