Ольга Карелина - Иеремиевы огни (СИ)

— Я жил у вас полгода, — глухо отозвался Бельфегор, ошеломлённый этой историей. — Я вытащил твоего брата из этой его полукомы. Мой отец спас твоего, а твой — моего. Ни разу я не дал повода думать, что могу — или мы можем — причинить вам хоть какое-то зло…

— Я знаю, Бельфегор! — Миа закрыла лицо руками. — Веришь, первую ночь у тебя я продежурила у двери, хотя здравый смысл говорил мне, что ты ничего мне не сделаешь, потому что хотел бы — давно бы уже сделал! Я не могу выгнать это из головы, это как фобия, одержимость, ты должен понимать… Но уже к концу первой недели нашего совместного проживания я осознала, что начала забываться. И что очень не хочу больше тебя обманывать. Если бы ты не спалил меня, я бы так и не рассказала ничего, и мы были бы вместе…

— Вместе? — Бельфегору показалось, что он ослышался. — Ты хочешь быть со мной? Ты же боишься меня! Я видел тогда, перед… Ты как будто шла на казнь. Будешь отрицать?

— Я боялась не тебя, — Миа отняла руки от лица, поспешно стирая слёзы. — Самого факта. Как-то не пришлось ещё этим заниматься…

Бельфегор отвернулся, переваривая всё услышанное.

— А потом? — через паузу спросил он. — Потом чего испугалась — наказания?

— Нет, потом уже тебя, — в голосе хорони послышалась робкая улыбка. — Ты бы себя видел. Я даже не успела представить, что ты можешь со мной сделать: воображение тормознуло. Ну и плюс весь этот кошмар с ложью водопадом обрушился. Конец всему. И рука у тебя была окровавленная…

— Ясно. Ладно, я тебя прощаю. Ты всё сказала, что хотела? Можно расходиться?

Бельфегор и сам не думал, что его голос прозвучит настолько холодно. Сегодня был какой-то день открытий: надерзил отцу, самолично отверг девушку, о которой мечтал последние семь месяцев, хоть ордена на грудь вешай.

— Нет, ты не простил, — как через туман, пробился к нему грустный голос Миа. — Почему? Адамаса когда-то ты простил, а он даже не извинялся. Почему меня нет?

— Адамас хотя бы не врал мне с самого начала, — отрезал Бельфегор, резко вставая и тем самым обрывая в себе последние тёплые чувства. — В этом ваше отличие: тем людям, к которым он хоть как-то относится, он не лжёт в глаза. Даже когда он не хотел признавать правду отца, он говорил ему об этом прямо, а не жалил исподтишка. К тому же как я теперь могу тебе верить? У тебя же столько планов! Вдруг ты сейчас пытаешься наладить со мной отношения, лишь чтобы не выпускать в дальнейшем из виду? Или чтобы мать с отцом не расстраивать? Или, ещё круче, заранее заграбастать будущего, с твоих слов, лидера объединённой организации? Хватит с меня.

Уже разворачиваясь, он успел увидеть, что губы Миа дрогнули, а из глаз вновь потекли слёзы. Ожесточённо зачёркивая в голове её образ, кроша воспоминания и чувства, Бельфегор размашистым шагом двинулся прочь от пристани — и на повороте в тот завиток коридора, что вёл непосредственно к хранилищу, вдруг был остановлен поймавшим его за рукав Джеем.

— Не всё можно понять логикой, — негромко сказал он, когда Бельфегор раздражённо рванулся. — То есть потом, задним числом-то, конечно, можно, но в момент свершения чего-то важного лучше полагаться на чувства.

— Как ты, когда решил не выдавать Особенных Управлению? — съязвил хорон, невольно прекращая сопротивляться. Джей мягко улыбнулся ему.

— Я поддался не тем чувствам. Страху, неуверенности. Знаешь, как если бы, встретив по пути стену, я, вместо того чтобы обойти её или ломануться в закрытую дверь прямо перед носом, решил перелезть. И что получилось? Ты хочешь таких же последствий? Как отец, перестать вообще всем верить?

— Во-первых, в последнее время меня поразительно часто сравнивают с отцом, надоело, — огрызнулся Бельфегор. — Я — это я, понятно? Мне казалось, буквально недавно я это доказал всем кому мог! Во-вторых, с чего ты взял, что после неё я начну сомневаться в остальных?

— Эффект снежного кома, — пожал плечами Джей, отпуская его рукав. — Один раз что-то себе позволишь ранее несвойственное, и сам не заметишь, как начнёшь поступать так повсеместно. Зачем ты идёшь против себя? Ты же знаешь, что Миа говорила правду. Пусть раньше это было не так — люди меняются. Адамас, например.

— У Адамаса другой случай, — Бельфегор отвёл взгляд, понимая, что спорит просто по привычке. Джей был во всём прав — но и отца сейчас он понимал как никогда. Это было очень страшно — вновь довериться, когда тебя уже один раз обманули.

— Да всё одинаковое, — отмахнулся Джей. — Просто с Адамасом тебе было проще в силу пола и возраста. Как я уже понял, с любовью у тебя ощутимые пробелы. Началось с отца, теперь вот — Миа.

Бельфегор буравил взглядом ближайший контейнер, барахтаясь в собственных противоречивых чувствах. Не было проще с Адамасом — просто тогда он ухватился за слова Стиана, который наверняка сказал их, чтобы перетащить на свою сторону ценного человека. Но одно неплохо наложилось на другое — и Бельфегор сумел, насильно погасив в себе все сомнения, вновь попытаться сблизиться с ним. Ну а с отцом… Джей сравнил тоже: от отца он зависит напрямую (да кто от него не зависит, в конце концов?), на Миа же, как сказал Десмонд, свет клином не сошёлся. Или… сошёлся?

— Она там плачет, — вкрадчиво сказал Джей, выглянув на мгновение за контейнер. — И ещё села в этой своей короткой юбке прямо на бетон. Всё-таки вы так похоже забиваете на окружающую реальность, когда из-за чего-то переживаете…

— Это ты с чего взял? — подозрительно спросил Бельфегор, с трудом подавив в себе желание тоже выглянуть. Джей усмехнулся.

— Твоё самопожертвование — раз…

— Я просто тянул время. Дамела и Герберт должны были появиться рано или поздно. А то и отец, которому Десмонд наверняка сообщил наши координаты.

— И «окровавленная рука» — два. От Адамаса набрался этого вымещения эмоций на ни в чём не повинных предметах? Я всегда знал, что люди заражают не только бактериями и вирусами.

Бельфегор закатил глаза. Сосущая пустота в его душе, расширившаяся после раскрытия Миа, ощутимо пульсировала, когда он думал, что мог бы вновь поселить в ней эти чувства — доверие, нежность, нужность… Всё-таки, пока он не знал, что она лжёт ему, он почти перестал чувствовать себя одиноким. И кстати, даже этого не заметил — понял только сейчас, когда опять оказался против всех и всего.

— Не уходи пока, — бросил Бельфегор Джею и, решившись, пошёл обратно к Миа.

Она и в самом деле сидела прямо на бетоне — пусть уже нагревающемся под лучами расходящегося солнца, но всё равно холодном и сыром из-за близкой воды. Бельфегор тронул девушку за плечо, и она резко обернулась — заплаканная и несчастная.

— Поднимайся, застудишь, как будешь детей рожать? — велел он, и Миа натянуто улыбнулась.