Александр Забусов - Характерник. Трилогия (СИ)

Вот и солнце зашло, осталось ждать не много. Выяснил, что не нападают по двум причинам. Во-первых начальник приказал ждать подкрепления, за которым уже послано. Во-вторых должна подойти основная группа казаков, вот их-то очень сильно хотят уничтожить, а по возможности хоть одного захватить живым. Такие пироги с котятами! А тут он, молодой несмышленыш на своем первом в жизни задании. Расклад-с, господа! Что делать? Выйти на встречу и вопить: «Не стреляйте, станишники! Я свой! Здесь засада!». Так ведь мало, что не поверят, еще и пристрелят по горячке. Эх! Деда бы сюда!

Зарезать десять человек, это кровью умыться придется. Андрея хоть и готовили к подобным вывертам судьбы, да всеж практики не было. Переступить черту не просто. Турку шею свернул, честно сказать трясло всего, блевать тянуло, а тут такое… Но и своих до боли жалко. Хоть и не совсем свои, да ведь русские люди. Придется идти, пусть кровью умоется, пусть проблюется, себя ненавидеть будет, а надо.

Поднялся с пола, старик стариком, будто воздушный шарик с дыркой, сдулся, заморщинился. До двери прошаркал. Прости дед, ежели что! Вдохнул, выдохнул, встрепенулся. Нужно…

Только шаг ступив за порог, в темнеющих сумерках лицом к лицу напоролся на бородатого казака с лихо закрученными усами. Тот даже не удивился его появлению, видать как-то заметил в окне.

— Ты чего здесь робыш, хлопец?

Как-то и на душе полегче стало. Выходит, не он разведку врасплох застал, а они его.

— Да я вот гадаю, дядько, как до вас весть донести, что вы в западню к туркам угодили…

Казак вправо-влево повел головой зыркая по сторонам.

— …а не напали на вас, только потому, как остальных дожидаются.

— Откель знаешь?

— Идем покажу.

Повел за собой в другую хату. Пластун держал под контролем его движения, он чувствовал это, но и казака понимал.

— Вот от него.

Указал пальцем на покойника лежащего посреди большой комнаты. Смердело от того неимоверно. Станичник почти в кромешной темноте, не обращая внимание на вонь, присел на корточки, пригляделся, потрогал шею рукой. Обернувшись, приподняв бровь на лице, хмыкнул.

— Шею свернул.

— Ага.

— Могешь! А я со стороны дывлюсь, хлопец у окна майнул…

Встал на ноги, посерьезнел.

— Как выбираться будем? А еще и его можэ уже хватились. Тревогу поднять им минуты хватит.

— Может и хватились. На горке десяток бандюганов засели и за нами секут. У ближней оконечности балки, еще один. Пару наблюдателей по округе хоронятся, а на северо-востоке кукловод, но тот турок, с охраной окопался. Ты тут с напарником. Можете по тихому отсюда срулить, чтоб ни одна сволочь вас не заметила?

— Ночь. Я думаю сумеем.

— Вот и давай. Уходите.

— А ты?

— А я отвлеку. В хате огонь разожгу, пошумлю, а там глядишь и смоюсь под шумок.

— Поймают, убьют.

— Выкручусь…

К десяти часам утра дошли до КПП объекта. Уставшие, с потерями, с ранеными на руках. От янычар и башибузуков оторвались только в предутренних сумерках у маленькой деревни на склоне холма. Несколько старых мазанок с дворами огороженными плетнями, стояли по-над рекой, притоком Кубани. Трощиловка оказалась не жилой, все дома брошены уже давно.

До крепости, считай рукой подать, только вот зажали их в клещи, не чихнуть, не перднуть. Смешно сказать, только грустно на душе, Титарев ходивший с Зарембой за писулькой для Зимина, повстречали хлопца, который можно сказать спас всю группу от уничтожения. Так вот хлопец этот, мало того, что их ночью нашел, дак когда бандиты на их след стали и янычар вывели, почти окружили, в самый критический момент боя огнем из пулемета поддержал. Дал выскочить из мешка, а потом в плавни увел и по реке тишком переправил. Двадцать здоровых, крепких казарлюг, способных на многое, как цуцыки на привязи за ним бежали. И потом… Зубрилов раненый в живот, концы отдавал, остальные-то, рудой по мелочовке исходили, так он его практически оживил, боль унял… «У меня бабка знахаркой была». Тьфу! Так, то ж бабка была. Нет, дойдем до церквы, хай каждый ему за здравие свечку поставит. Заслужил!

Кардаш искоса посмотрел на прибившегося к пластунам хлопца. Отдышался и как ни в чем не бывало. Вон, лыбится чадушко!

«Нет, я сего казачонка никому не отдам. Видать удача, девка гулящая, за ним по пятам ходит! Хто, что скажэ. Ан нет, накося выкуси».

— Как в поиск сходили, вашбродь? — задал вопрос урядник, старший наряда по КПП.

Злой как черт вахмистр, не дал ответить начальству. Вызверился:

— Ты шо, не бачиш, хрен кривой! Чи повылазило? Потери у нас!

Дежурного будто ветром сдуло…

Подъесаул Волин придирчиво осмотрел подчиненного, стоявшего на часах каземата, выполнявшего роль гауптвахты или тюрьмы.

— Как дела, Белый?

Младший урядник не смотря на то, что по годам был куда постарше казачьего офицера, весь подобрался, коснувшись второй рукой цевья автомата, встал во фрунт.

— Без происшествий, ваше благородие.

— Что сидельцы?

— Сидят!

— Отпирай пятую камеру. Я у тебя новенького на время заберу.

— Надо бы выводного покликать.

— Ох и дотошный ты казак, хуторянин! Чего время тянуть, открывай.

— А меня звать не нужно, вашбродь. Я уже здесь. — Раздался голос из-за спин сопровождавших Волина двух станичников. — Чей приказ?

— Распоряжение ротмистра Зимина, вахмистр.

— Ясно.

Уже знакомый Кутепову младший офицер, как и его солдаты одетый «по-людски» в камуфляж, разгрузки и при оружии, из-за порога рукой поманил на выход.

— Опять на беседу, — выйдя из опостылевших «апартаментов», пошутил Александр.

— Не разговаривать! — повышая голос, оборвал Кутепова вахмистр Иконников. — Стой! Руки за спину! К стене!

Дверь, теперь уже пустой камеры, выводной закрыл на замок. Повернувшись к подъесаулу, официальным тоном произнес:

— Забирайте!

Считай знакомая уже дорога. Можно сказать, натоптанная тропа. По коридору, мимо камер, прямо. Теперь налево. По широкому коридору с ответвлениями в потерны, снова прямо. Гулкая, сваренная из метала лестница, заставив преодолеть два пролета, для седельца не оборвала путь выходом на до боли знакомый, набивший оскомину этаж, а продолжила путь вверх. Кутепов отвлекшись в попытке посмотреть через голову казака на следовавшего последним есаула, чуть не споткнулся. Решил молчком идти, куда ведут.

Вывели внутрь первого, поверхностного этажа. Спертый, чувствительно пыльный воздух, сменился более привычным. Минуя дневального, стоявшего на тумбочке у двустворчатой двери, вышли в широкий холл. По правую сторону как-то по родному смотрелись стекла «дежурки» офицеров суточного наряда.

— Прямо, на выход! — командовал подъесаул.

О! Благодать! Да тут у них по ходу дела, самая настоящая весна, а может даже и лето. Воздух! Воздух-то какой! Зашибись!