Александр Забусов - Характерник. Трилогия (СИ)

— Урядник, шире шаг. Не забыл? Нам еще в канцелярию к полудню попасть нужно.

Скорость прибавили. И куда это они его ведут? Может на расстрел? С этих станется, не заржавеет! Вон к той стене подведут. Бах! Пуля в лоб и пишите письма. Нет больше Сашки Кутепова! Наташку только жалко.

Ты смотри, мимо провели.

Надо сказать, на поверхности место было похоже на самый настоящий военный городок его реальности. Строения размещались компактно, домов хоть и не много и они не ухоженные, смотрятся как при правлении пьяницы, Борюсика Ельцына, многие окна зияют пустыми глазницами оконных проемов. Характерная чернота и дыры в стенах, свидетельство сильных боев на самой территории населенного пункта. Видно не сладко приходится станичникам. Дорожки бетонные, с большим количеством выбоин, сколов и паутиной щелей. Буйная южная растительность отовсюду прет как на буфет. Воронки от взрывов портят общую картину, но жизнь бьет ключом, кругом военные мельтешат по своим делам, а подразделения, так те и вовсе строем ходят. Непривычно смотрится только разномастная форма одежды, но для местных это наверное привычно. Женщины по пути следования почти не встречаются, а детского гама не слышно, как не видать и самой детворы.

О! Церковь! Сразу видно, такая же боевая единица, как и все остальное здесь. Латаная перелатаная, но видно сразу, что обихоженная.

— Сюда.

Свернули к домику кирпичной кладки под железной крышей. Стоит он во внутреннем дворе-колодце, с окнами под стеклом, но и у него стены в следах от пуль и осколков. Толстый, рыжий, бородатый мужик в черном просторном одеянии, подпоясанный широким армейским ремнем, с церковным серебряным крестом на груди, встречает у входа в дом. Никак сам поп сподобился на разговор с чужаком?

— Здравы будьте, ваше преподобие! — первым поздоровался офицер.

Казаки здороваясь с батюшкой, снимая головные уборы по очереди облобызали руку перекрестившую каждого, не миновавшую и Кутепова. Только тот с непривычки, слегка наклонил голову, сразу разглядев в свою сторону неудовлетворенный взгляд попа.

— Зимин велел кланяться, — промолвил Волин, кивнул в сторону арестанта. — Вот привели познакомиться.

— Добро!

Взгляд под мохнатыми бровями уперся в офицер.

— Я так понимаю, у тебя подъесаул, дел по горло? Вот и иди, сполняй службу.

— Может хоть приказного оставить? — с сомнением в голосе, попытался навязать казака Волин.

— Иди. Сам разберусь.

Подождав, обратился к Кутепову:

— Ну что, во Христа веруешь?

— Верую. — Нехотя ответил тот, считая, что вера во что-то, дело интимное.

— И в церковь ходишь?

— Хожу! — чуть запнулся. — Иногда.

— Нда! А ну, перекрестись!

Перекрестился.

— Добро!

Военные ушли, батюшка кивнул Кутепову на дверь.

— Ну заходь, голубь сизокрылый. Чай пить будем.

— Индийский?

— Х-хы! А то какой же. У меня окромя индийского, другого-то и нет.

На маленькой кухоньке сидели за столом, пили чай из местных трав. Служитель культа за короткое время сумел расположить к себе гостя. Толстощекий, рыжебородый, с ясными глазами и улыбкой полной добродушия, с места в карьер попытался приобщить киллера из другой реальности к таинствам веры.

— Какие молитвы знаешь?

— Свои. Какие в голову приходят. У нас там демократия. Иногда кажется, что в стране только мусульмане за своего Аллаха мертвой хваткой уцепились и держатся, боясь его бороду отпустить или в порыве преклонения, вырвать с корнем. Остальные верят не шатко, не валко. Многие в церкви за всю жизнь два раза были. Когда крестили, а потом, когда отпевали. Есть такие, что вообще не верят.

— А ты значит, все же веруешь?

— Я через войну прошел. И хоть грехов на моей душе выше крыши, верю, Он есть.

Войсковой духовник, иеромонах Фотий состоял в единой духовной связке со своими прихожанами. По наступившим временам, когда из разных мест и направлений на твою страну пытаются жать и бряцать оружием, священник лихо скачущий на лошади, управляющий большегрузным авто, великолепно владеющий огнестрелом и холодным оружием, явление обычное. Бывало дело, батюшка на боевых выходах заменял выбывшего из строя казака и помогал пластунам выжить, вернуться и привезти информацию или «языка». Оно и понятно, войсковые священники принимали присягу наравне с остальными казаками. Это был своеобразный ритуал. Будущие пастыри произносили клятву перед всеми собравшимися, положа руку на Библию. «Я клянусь всемогущей Троицей и славным Богом перед святой его Евангелией и животворящим крестом Спасителя нашего, что всем делом, к которому призван и которое будут с меня вспрашивать, имею сказать Ему сущую правду, так правдиво как мне в том ответ даст пред Богом и пред его праведным судом. Сей моей клятвой целую святое слово Спасителя моего. Аминь».

На памяти защитников спецобъекта бывали случаи, когда при осаде на участке основного удара турок, орудия разбиты, бронемашины горят как спички, пулеметные гнезда сметены огнем противника, больше половины полка уже нет в живых. Уставшие до изнеможения воины из последних сил выполняют приказ своего командира. Но вот вражеская пуля выводит из строя и его. Смятение в рядах пока еще живых, враг торжествует, предчувствуя скорую победу. И вдруг, словно гром среди ясного неба раздается раскатистый голос отца Фотия. «Братья казаки, что же вы?! Вперед! За мной! За веру Православную! За Землю Русскую!» И высоко подняв свой крест, увлекает воинов в атаку. Враг, превосходивший русских силою в два раза, от неожиданного напора бросается в бегство. Уже потом, после боя, батюшка утешал раненных, всячески стараясь облегчить их страдание, укреплял веру защитников в победу. Не часто, но во время застоя боевых действий мог он и к спиртному приложиться. Все мы люди русские! Но все в меру, каков приход, таков и поп. Было бы по другому, так может и уважали бы менее. Бесстрашный иеромонах вызывал злобу и ненависть у турок. Но, казалось, что даже смерть его боялась, раненый он оставался в строю и продолжал выполнять свою работу. Снова и снова обращался он к воинам:

«Братья, помните, что честная смерть лучше бегства и бесчестной жизни. Не пожалеем же себя за Веру Православную, за Матушку Россию».

Да, было… Сейчас батюшка постарел, но духовная сила при нем сохранилась.

— Чтобы понять, какой благодатный переворот произвело в наших предках приобщение к Православию, стоит нам вспомнить дохристианские обычаи. Древние славяне, которые были предками наших казаков, они ведь рассматривали мир, как ристалище борьбы между добрым Белбогом и злым Чернобогом. И тот и другой требовали соответствующих жертв. Мнимая самостоятельность злого начала служила оправданием его неизбежности, рождая культовые формы славянского сатанизма. Позже они обрели свое законченное воплощение в почитании Перуна. Это, который верховным божеством языческого пантеона дохристианской Руси является. Опять-таки, в летописях о столкновении славян с Византией, самым мрачным образом писано про их жестокость.