Питер Фехервари - Темный Клубок (ЛП)

«Потому что он верил в меня! — хотел закричать Ганиил, балансируя между надеждой и ужасом. — Потому что он видел честь под моим позором!»

— Ты когда-нибудь недоумевал, почему Эшер держит тебя рядом, возвысив над прочими? — змеился коварный шепот, взращивая сомнения, которые зародились прежде и ждали, пока их обнаружат. — Зачем делится столь многими тайнами и откровениями с аколитом, которому не хватает разумения понять их?

«Потому что он видел величие там, где другие находили только серость!»

— И почему он до сих пор рыскает в твоих мыслях, словно надвигающаяся тень твоей истинной сути? Словно убийственная, неопровержимая истина , — глубоко вонзил клинок Калавера.

«Все те испытания, и обряды, и бесконечные, терзающие душу проверки…»

Узохи собирался стрелять! Мордайн увидел это в остекленевшем, искаженном ненавистью взгляде безумца. Лазпистолет дернулся вверх, будто по собственной воле, и Ганиил нажал на спуск первым. Космодесантник не шевельнулся, когда обжигающий разряд пронесся мимо него и пробил ивуджийцу лоб. Из распахнувшегося рта Акулы заструился дымок, мелтаган грохнулся на пол. Арманд смотрел на дознавателя, но его глаза были пусты. Ничего не осталось позади них.

Мордайн долго стоял, загипнотизированный этим пустым обвиняющим взглядом, ведь он символизировал то, кем всегда был сам дознаватель: сосудом, лишенным содержимого.

«Но теперь это изменилось…»

Пистолет выскользнул из руки Ганиила, и надежда последовала за ним.

СВЕТ

Всё пути оканчиваются гибелью, но не каждая смерть одинакова. Павший может как сгинуть в Пустоте, так и увидеть Свет .

— Калавера

— Я умру? — спросил Мордайн какое-то время спустя. Он не шевелился: незрячие глаза ивуджийца по-прежнему не отпускали его.

— Ты не одержим, — ответил Калавера. — В твой разум внедрен отпечаток другого, но дух Айона Эшера покинул нас. Ты почувствуешь изменения, когда новый шаблон утвердится в тебе, но твоя суть сохранится.

— Но я останусь собой?

— На это, Ганиил Мордайн, я ответить не могу.

— Даже не знаю, я ли застрелил Узохи, — тоскливо произнес дознаватель. — Зачем бы мне так поступать?

— Потому что ты хочешь жить.

«Я хочу? — задумался Ганиил. — Или тот, другой ?»

— Всё это… — он неопределенно указал рукой на весь мир и в никуда. — Мое изгнание с Кригером, падение Высходда, это адское дознание… Ты спланировал всё это, чтобы пробудить спящего внутри меня?

— Это была одна из синхронных, взаимозависимых целей, — пояснил космодесантник. — Каждая из них способствовала достижению иной. Как революция ускорила твое пробуждение, так и твое присутствие разожгло революцию, а всё вместе послужило просвещению ещё одной значимой фигуры — Зоркого Взгляда.

— Нет, — потряс головой Мордайн, устрашенный грандиозностью замыслов великана. — Я не верю в это. Ты просто не мог устроить подобное. Здесь слишком много переменных, слишком высока вероятность того, что случай разрушит всё.

— Твой узник ждет, — объявил Калавера. — Разве не так?

Ганиил неуверенно открыл дверь в камеру. Помещение оказалось пустым.

— Нити судьбы изгибаются, расплетаются и порой рвутся на ветрах Хаоса, — произнес древний воин. — Ты прав в том, что нет ничего определенного , но для того, кто способен видеть, существует немало весьма возможного .

— Ты знал… — поразился Мордайн. — Ты знал, что сегодня я пойду против тебя.

— Я ничего не знал, но предполагал многое.

«И видел вероятности, которые можно увидеть», — подумал дознаватель, но усомнился, что это была подсказка его собственной интуиции.

Ещё через какое-то время Ганиил спросил про ксеноса.

— Он продолжает свое путешествие, — сказал Калавера.

Дознаватель не стал уточнять, как или куда отправился чужак. Ответ мог оказаться вполне прозаическим, или любым другим. Вместо этого Мордайн задал вопрос, действительно имевший значение:

— Это действительно был о’Шова?

— Доверишься ли ты моему ответу? — спросил в свою очередь космодесантник.

— А чего ты добьешься, солгав?

— А чего ты добьешься, узнав правду, в которой не сможешь убедиться? — парировал древний.

Ганиил закрыл глаза, пытаясь вырваться из этой связавшей его ритуальной игры в кошки-мышки. Спасение он нашел в прагматизме:

— Что будет дальше?

— Управление этим транспортом весьма примитивно, — с милосердной прямотой произнес Калавера. — Ты овладеешь им без труда.

— Ради чего? — безразлично, непонимающе спросил Мордайн.

— Ты продолжишь странствие в улей Яков, где карательный отряд конклава ждет твоих распоряжений, дознаватель.

— Моих распоряжений? — никаких эмоций, никакой заинтересованности. — Мне представлялось, что конклав обвинил меня…

Замолчав, Ганиил подавил вспышку гнева.

— Так это была ещё одна ложь, верно? Меня никогда не подозревали в убийстве гроссмейстера.

— Именно так. Ты «перешел на нелегальное положение, чтобы выманить его врагов».

— Ты прикрывал меня с самого начала, — ровно произнес Мордайн. — Никакой охоты не было.

— Только твоя собственная, — поправил космодесантник. — Охота, где ты раскрыл заговор ксеносов, спланированный в самом сердце Империи Тау. Отличная работа. Я предполагаю, что тебя повысят до инквизиторского чина в течение двух лет.

— И у тебя на доске снова появится кардинал, — Ганиил открыл глаза и посмотрел на воина с отстраненной враждебностью. — Что, если я поменяю сторону, Калавера?

— Не поменяешь. Здравый смысл подскажет тебе сохранить прежнюю верность.

— Ты ждешь, что я поверю, будто у тебя благие намерения?

— Жду, что ты поймешь — я предлагаю наименьшее из зол.

Великан наклонил голову, возможно, с искренним уважением. Затем он развернулся и пошел к выходу из вагона.

— Куда ты идешь? — крикнул вслед дознаватель, ощутив укол странного ужаса при мысли о том, что мучитель оставит его.

«Мучитель или учитель?»

— Продолжать войну, Ганиил Мордайн, — космодесантник распахнул дверь, пробудив метель снаружи. — Не задерживайся надолго в Призрачных Землях, — предупредил он. — Здесь опасно.

Гигант шагнул в выбеленную ярость бури, превратился в тень, а затем исчез окончательно.

«Все дороги ведут к гибели, но в конце очень немногих может оказаться Свет».

Это была очередная блуждающая мысль из беспокойных остатков разума, укоренившихся в голове дознавателя, но следующий порыв принадлежал только ему.

— О’Шова, — закричал он в белую тьму и ветер, — где бы ты ни был, ксенос, пусть Бог-Император сохранит тебя!

Тускло улыбнувшись собственной ереси, Ганиил Мордайн повернулся спиной к пустоте и отправился на поиски своего убийственного, неопровержимого света.