Олег Пауллер - Псы войны. Гексалогия [СИ]

— Пенни, масса…, пенни!

— Ничего ему не давайте! — по-русски произнёс секретарь. — Недавно в Гинкале умер один нищий. Оказалось, что он был богатейшим человеком!

— Вы бывали в СССР? — поинтересовался Голон, усаживаясь в бьюик.

— Да! И даже полгода учился русскому языку! Потом меня отзвали на родину…

День клонился к вечеру, когда обед закончился. Был час "пик". Гинкалу заполоняли гудки клаксонов, громкая речь, смех, перестук колёс на булыжных мостовых, рев мулов и велосипедные звонки. Люди осаждали маленькие и пузатые, как пивные бочки, автобусы. Они стремились к домашнему очагу с одержимостью буйнопомешанных. Город заполонил сонм громких звуков: перекликающиеся клаксоны, возбужденная речь, смех, колесный перестук на булыжных мостовых, рев мулов и перезвон велосипедов. Сергей не рискнул соваться в эту кашу и поехал в больницу — дар Советского правительства. Она была построена совсем недавно: в её помещениях запах строительных материалов еще не был вытеснен запахом лекарств. На фасаде лечебного корпуса рядом с флагом молодой республики местными властями было вывешено и алое полотнище. На скамьях тесно сидели выздоравливающие, они кутались, несмотря на жару, в новехонькие байковые халаты с инвентарными штампами на самых видных местах. В широких, настежь распахнутых окнах виднелись ходячие больные, надо полагать, прилипающие к подоконникам с утра до вечера. Они напоминали небрежно расставленные на полках бюсты. И те и другие с интересом рассматривали пришельца. Советский врач, дежуривший в этот день, был взволнован посещением советника.

— Чем могу быть полезен, товарищ? — заискивающе спросил он. От него шёл лёгкий запах алкоголя.

— Спиртиком балуетесь, товарищ доктор? — шутливо произнёс Серегей и увидел, как наливается краской лицо собеседника.

— Что Вы, что Вы, товарищ советник, я только после операции…

— Врёт! — подумал Сергей и попросил. — Проводите меня в палату старшего лейтенанта эээ…

— Акимцева! — угодливо подсказал врач. — Сию минуту. Он уже может говорить.

Спеша за быстро шагающим доктором, Сергей уже наметил список вопросов, на которые хотел получить ответы. Их беседа затянулась, поскольку старший лейтенант почти ничего не знал об обстановке в Кларенсе накануне переворота. Зато об этом много знал кубинец, который весьма охотно обрисовал нравы и порядки, существовавшие при Кимбе. Акимцев выступил в роли переводчика.

Капитан Рамон считал, что национализация иностранной собственности и денежная реформа, подсказанные Кимбе в советском посольстве, сильно ударила по интересам местной элиты, которая в массовом порядке сбежала за рубеж. Те же, кто остались вместе с президентом стали грабить страну. Когда их ловили за руку, то обвиняли в контрреволюционной деятельности и шпионаже.

— Вы имеете ввиду заговор Бобби?

— Да не было никакого заговора, обычное воровство!

— Спасибо, товарищи, мне пора ехать…

Голон вернулся на базу и сразу направился к коменданту. Лунёв ещё сидел в своем кабинете, что-то вычерчивая на карте. Свет настольной лампы высветил небольшие залысины и сеть морщин на лице майора. Было очевидно, что ему уже далеко за сорок.

— Наверное, ему недолго осталось до пенсии, — подумал Сергей и осторожно постучал.

— Входите!

— Здравствуйте, товарищ комендант. Не помешаю?

— А, товарищ советник, — насмешливо спросил майор. — С чем пожаловали?

— Скажите, Борис Николаевич, Вам что-нибудить известно о событиях на границе с Зангаро…

— Вам уже доложили? — удивлённо спросил майор. Его коротко остриженная светло-рыжая голова резко ушла в тень. — Что же знаю не много. Могу только сообщить, что это всё, что осталось от группы майора Спати Буассы.

— И много вышло?

— Всего двое, Сергей Александрович! Всего двое: сам майор и его ординарец.

— А где остальные?

— Видимо, на том свете, — меланхолично произнёс комендант.

— У меня к Вам ещё один вопрос?

— Внимательно слушаю, Сергей Александрович.

— Вам что-нибудь известно о наших кораблях в Гвинейском Заливе?

Майор сразу встрепенулся:

— Кто Вам это сказал? Подполковник Петров?

— Нет. Представьте себе, обе новости я узнал у местного губернатора.

— Проклятые болтуны, — вырвалось у майора. — Честно отвечу: мне ничего не известно о планах нашего командования в Заливе. Если хотите, спрашивайте у Петрова! Он прибудет в лагерь со дня на день. А точнее, когда закончим расширение взлётной полосы. С ним будут члены правительства Зангаро в изгнании. Это уже точно по Вашей части, Сергей Александрович!

— Спасибо, Борис Николаевич!

— Вот что ещё, — помялся Лунёв. — Вы здесь человек новый. Всего не знаете…

— Что-то не так?

— Да, нет. Просто я хотел Вас предупредить об одной местной особенности.

— Какой?

— Здесь в Африке если кто-то дорвался до важного поста, все учереждение будет забито его родственниками или теми, кто сможет ему дать хорошую взятку. Зато родню своего предшественника он немедленно выкинет с насиженных мест.

— Вы не преувеличиваете, Борис Николаевич?

— Нет, — печально ответил майор. — Нынешний губернатор провинции — этому типичный пример, хотя и числится активистом…

— Вы уверены?

— Да. Когда мы начали строительство этой базы, было решено соорудить несколько гражданских объектов. Во-первых, для того, чтобы был повод завозить сюда строительные материалы и технику, а во-вторых, чтобы наладить прямые связи с местным активом. Мне прислали досье на всех более или менее важных чиновников и влиятельных лиц Гинкалы. Я их изучил и сделал выводы. Только и всего! Вы представляете, он насадил свою родню даже в обществе богано-советской дружбы…

— Вы, по-моему, слишком мнительны, Борис Николаевич! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, товарищ Голон!

Акимцев очнулся в абсолютно белой комнате. Тихо гудел вентилятор, вокруг двигались люди в халатах. Один посмотрел его зрачок и по-русски произнёс:

— Кажется очухался…

— Слава Богу, свои, — промычал Евгений и вновь провалился в сон. Вместе с ним к нему вернулись воспоминания о последних днях в джунглях. Проводник по имени Алекс уговорил туземцев той деревушки на краю леса их приютить. Евгений вспомнил каким чудом её жители посчитали магнитофон Рамона. Вытянув шеи и выпучив глаза, они смотрели на маленький ящик. Они слушали его несколько вечеров подряд, пока окончательно не сел чудом сохранившийся запасной аккамулятор от радиостанции. Каждый вечер они собирались вокруг Рамона и терпеливо ждали, когда он нажмёт кнопку. Как только начинала играть музыка, все вздрагивали и пятились назад, потом, локтями отпихивая друг друга, лезли вперед и замирали. Это повторялось из раза в раз. Как пояснил Алекс, жители деревни считали, что в ящике сидит маленький человечек, который поет живым голосом. Музыка вызывала у простодушных туземцев оцепенение и испуг: они считали, что это крики какого-то неизвестного им зверя. Поэтому с первыми аккордами кольцо людей медленно раздвигалось, задние вставали на ноги. Но когда тот голос делал паузу или шепотом произносил последние слова тоски и отречения, раздававался взрыв хохота. Все смеялись до слез, указывая пальцами на ящик и одобрительно кивая головой. Маленький человечек, запертый белыми начальниками в коробке и жалующийся оттуда, не вызывал у них ни малейшего сочувствия! Желая укрепить свое влияние на носильщиков, Акимцев объяснял им, что это добрый дух, пока он жив, все будут живы и счастливы. Поэтому, когда полностью разрядился аккамулятор его маленький отряд был вынужден ретироваться из деревни.