Олег Пауллер - Псы войны. Гексалогия [СИ]

— Не придёт, — перебил его захмелевший Земмлер. — Порт закрыт…

— Откуда Вы это знаете, — ухватился за его слова журналист.

— Знаю, и знаю. — продолжал брюзжать Курт. — Я много чего знаю!

— Мы тут по коммерческой части, — попытался перебить коллегу Жан-Батист. — Сегодня в обед приехали на машине. Привезли мужское бельё и обувь.

— Из Уарри? — не унимался Алекс.

— Его самого, — промямлил Курт.

— Вы что, начитались О'Генри? Кто здесь носит бельё или обувь? — едко заметил Борлик. — Даже солдаты здесь зачастую ходят босиком. Вот старожилы рассказывали, что в 1924 году местные солдаты-аскари съели за один присест тысячу пар сапог.

— Да вы что? Не может быть! — картинно воскликнул Жан-Батист, пытаясь сменить тему разговора.

— А где вы останавливались в Уарри? — продолжал допытываться Алекс.

— Господа, ваше жаркое, — Гомез поставил на стол два прожаренных куска говядины, заправленных овощами и рисом. Не обращая внимания на собеседников, Курт и Жан набросились на еду. Это дало им возможность не отвечать на неудобный вопрос Алекса.

— Позвольте поинтересоваться, вы надолго в наши края? — после некоторой паузы повторил вопрос Гомез.

— Пока не знаю, вряд ли, — начал было Курт и осёкся, когда Жан его незаметно ткнул в бок. В баре повисло молчание. С отсутствующим видом папаша Вильк, взяв в руки банку пива, подошёл к музыкальному автомату и, бросив монетку, стал выбирать мелодию. Алекс выжидательно молчал, а Гомез сделал вид, что протирает бокал.

После того как мелодия отыграла, Борлик стал вертеть рычаг настройки своего транзисторного приемника. Стул, на котором он сидел, каким-то чудом еще сохранил четыре ножки-обрубка, но шатался так, что, сидя на нем, нельзя было даже вытянуть ноги, так как в любую минуту можно было благополучно растянуться на полу. Сначала слышалось только шипение и какие-то неразборчивые восклицания, наконец, удалось поймать мрачную военную музыку. В приемнике послышался вдруг какой-то душераздирающий вопль, музыка пропала, и дальше слышалось лишь ровное гуденье. Борлик попытался вновь поймать частоту, но с первого раза ничего не получилось. Желая разрядить обстановку, Гомез обнадёжил старика:

— Радио твое накрылось, но мальчик миссис Вонг тебе его живо починит. Кроме него, никто не сможет. — Несмотря на увещевания директора отеля, папаша Вильк продолжал крутить ручку настройки. Алекс пояснил:

— Ронни Вонг — единственный настоящий радиомастер в Кларенсе. Кстати, в этом кроется одна из тех причин, по которым Вонги пользуются здесь таким влиянием. Бакайя ни бельмеса не соображают в технике, так что сын миссис Вонг является единственным местным наладчиком всякой аппаратуры. У него нет конкурентов.

Гомез кивнул, соглашаясь с журналиста:

— Он просто втыкает новые батарейки в транзисторы, заливает масло в пересохшие моторы и заклеивает проколы в колесах велосипедов. А иначе туземцы уже давно выкинули бы все на помойку.

— Понятно!

— Во второй раз мистер Вонг уже поступает хитрее, — продолжил свой рассказ Гомез. — Он говорит, что аппарат уже окончательно сломался. Туземец идет покупать новый велик или швейную машину, а Рон быстренько чинит сломанную вещь и перепродает ее другому.

— Можно сказать, что Рон осуществляет круговорот хлама в природе! — папаша Вильк захохотал.

— Это интересно! — сказал Курт. — Сели батарейки в приемнике — тащи его на свалку, проколол шину — долой весь велосипед. Копи на новый! Я хочу здесь открыть бизнес! Дайте адрес этого виртуоза!

— Его найти проще простого! Отель "Насьональ", вотчина мадам Вонг.

— У вас здесь есть конкуренты, Жюль? — вмешался в разговор Жан.

— Не совсем, не совсем… — угрюмо промычал директор отеля. — Всё здесь собственность народа…

— В "Насьонале" белые никогда не останавливаются, — вновь пояснил Алекс. — там место для арабов и прочих цветных…

В этот момент Борлик наконец поймал по радио что-то членораздельное. Военный марш резко прервался. Стали раздаваться какие-то крики и свист, и вдруг объявили о выступлении доктора Окойе. Голос по радио звучал торжественно и мощно. Создавалось впечатление, будто он хотел уверить слушателей в том, что смотрит не на студийный микрофон, а на просторы земли обетованной. "Правосудие… Справедливость… Свобода… Храбрые борцы за свободу… Не могу игнорировать голос народа… Поэтому с готовностью иду на… ответственный шаг занятия поста президента… Временная жестокость до проведения демократических выборов… Социальные и экономические реформы…"

— Господи, обычная болтовня, — зевнул Борлик. Он выключил приемник, и туман обещаний, навеянный речью из радиоприёмника, стал потихоньку рассеиваться.

— Эй, ну ты, хорош! Я же слушаю! — запротестовал журналист. — Включи снова свою шарманку….

Жан воспользовался моментом и поманил Гомеза к барной стойке, показывая, что хочет расплатиться. Он невзначай подошёл к бильярдному столу и, осмотрев набор шаров, предложил сыграть в карамболь. Директор отеля был приятно удивлён: мало кто знал правила этой старой французской игры. После этого, войти в доверие к директору отеля было бы нетрудно. Ходе партии Жан невзначай упомянул старых друзей и товарищей, служивших ранее в Легионе, парашютных войсках или членов ОАС. Тем временем, размеренный, но взволнованный голос Окойе заполнял всё помещение бара. Он сообщил о том, что приближающееся воскресенье объявляется праздником. Сначала состоится религиозная церемония принесения небесам благодарения за избавление страны от кровавого президента Кимбы, а затем будет обильный и бесплатный пир из свинины и пива. Сразу после выборов новый президент будет навещать деревни. Каждый шаман получит великолепный красный телефонный аппарат из пластмассы, а староста деревни — наручные часы. Программу Комитета Национального Спасения Вы услышите позже!

— Толково, — ни с того, ни с его стал комментировать речь Окойе папаша Вильк. — Никто из туземцев даже не замечает парламент. Народные избранники сидят на Площади Победы с сережками в носах и ни черта не делают. Все решения на местах принимаются вождями и старостами, а они штампуют указы Кимбы, которые не имеют никакого отношения к племенной жизни. В том числе и решения, по которым положено голосовать. А на них, в свою очередь, влияют шаманы и знахари. Это я вам говорю, это уж вы будьте спокойны.

— Ради Господа Бога, заткнись! — взревел журналист. В эту самую минуту Окойе стал к сведению заморских слушателей повторять свое выступление на хорошем английском языке. Голос его звучал ровно и звучно.

— Сразу видно, профессионал, — произнёс журналист. — Где-то я слышал это имя…