Владимир Васильев - Смерть или слава. Чёрная эстафета [сборник]

Каждая чешуйка саркофага казалась идеально гладкой, но пригнаны друг к другу чешуйки были таким образом, что поверхность казалась шероховатой.

Павел протянул руку — стыки чешуек действительно легко прощупывались. К удивлению, саркофаг оказался ощутимо теплым, причем тепло было какое-то глубинное, исконное, что ли. Тепло живого существа, а не нагретого механизма. Едва заметная черта тянулась через всю верхнюю плоскость — Павел подумал, что, наверное, это щель между створками. Углы саркофага были плавно скруглены; один из торцов был просто плоский, а ко второму примыкала непонятная цилиндрическая кишка, слишком короткая, чтобы назвать ее трубой или шлангом. На краях кишки чешуйки выглядели болезненными — иссохшими, отслаивающимися. Павел присел, вглядываясь. Протянул руку, ухватил торчащую чешуйку. Она неожиданно легко отделилась. Чешуйка как чешуйка. Серовато-коричневая, гораздо светлее саркофага, слегка похожая на матовое стеклышко. Павел повертел ее перед глазами и опустил в карман куртки.

Некоторое время он провел рядом со странным грузом, но добавить что-либо к наблюдениям не удалось. Саркофаг глубоко упрятал свои тайны и делиться ими ни с кем не собирался. Павел подумал, что его предшественники, наверное, вот так же разглядывали непонятный предмет, за который сулят многие миллионы, и отступали, не в силах постичь его сущность.

«А с чего я вдруг решил, что саркофаг прячет какую-то тайну? — задумался Павел. — Что в нем, в сущности, необычного? Ящик ящиком, даром, что чешуйчатый. Ну, везут какие-нибудь мафиозо пару тонн какой-нибудь наркоты. А Павел голову ломает — тайны, секреты…»

Он склонил голову, прислушиваясь к внутреннему оппоненту. Тот отмалчивался. Так и не дождавшись мысленного ответа, Павел втянул голову в плечи и побрел прочь.

Ответ пришел к нему позже, когда скаут прыгнул еще дважды, а Павел изрядно покопался в бортовом компьютере.

«В самом саркофаге действительно мало странного. Просто рядом с ним происходят очень странные события».

Павел без аппетита поужинал, забрался в гамак и принялся ждать новых странностей.

Ждать пришлось приблизительно полночи.

Пробуждение накатило от острого ощущения чьего-то чужого присутствия. Павла буквально сковало — не осталось сил двигаться. Самое большее, на что у него хватило смелости, — это чуть-чуть разлепить веки.

Рубка освещалась слабой аварийкой тускло-желтого цвета. До боли скашивая глаза, Павел огляделся, но никого не увидел. Тогда он бесшумно повернул голову.

И увидел ее. Женщину. Он сразу понял, что в рубке находится именно женщина, — по силуэту. Она была либо обнажена, либо одета во что-то обтягивающее. Склонившись над пилотским креслом, она копалась в сброшенной Павлом одежде. А точнее, в карманах куртки.

Павел был так поражен, что неловко двинулся и буквально выпал из гамака. Снова зажегся свет, едва он коснулся пола, только на этот раз коснулся не ступнями, а всем телом. Несмотря на падение, глаз от ночной гостьи Павел не оторвал.

Она обернулась на звук, и Павел увидел ее лицо.

Он не впервые видел это лицо, и женщину эту мгновенно узнал.

В семье среди прочих хранилась старая голография, привезенная из легендарного рейса корабля Ушедших прапрапра-бабкой Вероникой Стародумовой.

Пятеро людей. Слева — разбитного вида парень с грустными глазами и аккуратной щеточкой усиков. Михаил Зислис. Старший навигатор.

Рядом — родственница, бабка Вера, молодая и симпатичная, с толстой косой на плече, смотрит чуть-чуть в сторону, а не на снимавшего.

В центре — смуглый черноволосый мужчина очень сурового вида, с жестким и озабоченным взглядом. Лет ему на самом деле примерно столько же, сколько и Зислису, но его почему-то хочется назвать мужчиной, а не парнем. Это капитан — Роман Савельев.

Рядом с капитаном незнакомый Павлу человек — прапрап-рабабка не сумела вспомнить его имя, помнила только, что он погиб во время стычек экипажа Савельева с прихлебателями директората Волги.

И справа — она. Ночная гостья. Юлия Юргенсон. В том же обтягивающем комбинезоне, что и сейчас, только куртки Павла на голографии у нее в руках, понятно, нет. Старший пилот. Худенькая коротко стриженная женщина с неуловимо асимметричным лицом и совершенно обезоруживающей улыбкой.

Голографию эту Павел представил до невероятности четко, до мельчайших подробностей, словно действительно на нее посмотрел.

Павел вскочил; женщина бросила куртку на кресло и, быстро-быстро пятясь, отступила к арочному проему в центральную камеру скаута. Свет там и не подумал зажечься.

— Эй! — сдавленно позвал Павел и украдкой приблизился к креслу. Попробовал выглянуть в проем, но с этой точки центральная камера просматривалась плохо.

Вдохнул, решительно сжал кулаки и вышел из рубки. Свет послушно зажегся.

В центральной камере никого не было. Шлюз в грузовой отсек выглядел закрытым и таковым оказался, когда Павел проверил.

А еще прямо по неровным сегментам полуперепонки шла выведенная чем-то красноватым надпись: две русские буквы: «ЮЮ».

Надпись еле уловимо пахла малиной.

Павел долго рассматривал две буквы «Ю» и тупо переминался с ноги на ногу.

Во-первых, откуда, если не из саркофага, взялась на борту женщина в пилотском комбинезоне? Во-вторых, что она искала в карманах куртки Павла? В-третьих, а не снится ли это все?

Павел яростно потряс головой. Крепко зажмурился и вновь открыл глаза.

Надпись и не подумала исчезнуть. А он, Павел Неклюдов, начинающий авантюрист-одиночка, стоял в центральной камере скаута Роя — босой, в казенных военных трусах и майке — и размышлял, скоро ли он окончательно сойдет с ума.

Решив мыслить холодно и здраво, он немного отложил визит в грузовой отсек и пошел умываться-одеваться.

Первые же пригоршни холодной воды обожгли разгоряченное лицо, и Павел вдруг сообразил, ЧТО могла искать в его карманах женщина из саркофага.

Чешуйку. Которую Павел вчера отковырял от трубки-кишки и сунул в карман.

Что же еще? Только ее.

Торопливо вытерев руки, Павел чуть не бегом вернулся в рубку и схватил куртку. Сунул руку в карман — левый, это он помнил прекрасно.

Карман был пуст, только несколько обычных комочков свалявшейся пыли, которые можно выковырять из уголка любого кармана во вселенной. А чешуйки — нет.

От того, что чешуйки в кармане не оказалось, Павел окончательно успокоился, доумывался и просидел некоторое время в туалете, злорадно подумав, что, когда кто-нибудь вздумает ломиться сюда же, он с полным правом проорет «Занято!» и даже не подумает поспешить. Спокойствие казалось ему неожиданным и нелогичным, но тем не менее было желанным. Любому приятно сознавать, что спокойствие сохранено, хотя вокруг творится сущая чертовщина.