Владимир Васильев - Смерть или слава. Чёрная эстафета [сборник]

— Откуда я знаю? — Хаецкому, похоже, и самому было неуютно. Отвык от неопределенности. — Покормить обещали. А вы устраивайтесь, устраивайтесь… Вон те две койки свободные.

Зислис в который раз за сегодня глубоко и шумно вздохнул.

— Паша, — обратился он к Суваеву. — Ты у нас все знаешь. Где мы? На крейсере свайгов?

Суваев отрицательно покачал головой:

— Нет. По крайней мере о таком корабле я ничего не знаю. Думаю, мы находимся на той громадине, из-за которой вся каша и заварена.

— Которая над океаном висела? — уточнил Зислис.

— Именно.

— Хотел бы я знать, что это означает…

Зислис резко обернулся и вдруг заметил десятки глаз, обращенных к ним. Почти все, кто был в камере, собрались в проходах у коек. И все слушали их, затаив дыхание. В первых рядах — Фломастер, Ханька, служака-патрульный, какие-то мрачные и небритые ребята с упрямыми подбородками и мозолистыми руками…

И в этот момент снова отворилась дверь. Ввели еще четверых — первым из людей в камеру ступил Валера Яковец. Вторым — Женька Хаецкий. Третьим — Прокудин, а четвертого Зислис не знал.

За следующий час свайги набили камеру людьми до отказа. Не осталось ни одной свободной койки.

Над Новосаратовом в это время как раз должно было рассветать.

«Веселенькое получилось утро!» — подумал Зислис мрачно и решительно взглянул на Суваева.

— Ну-ка, Паша! — сказал он твердо. — Пойдем-ка потолкуем в уголке…

До рассвета мы даже умудрились кое-как подремать. Успокоившаяся Юлька показала мне, как включить внешнее наблюдение, и я так и отрубился в кресле у пульта. Снаружи было темно и тихо, только ветер заунывно свистел над карстовыми разломами.

На душе было как-то не так. Не то чтобы гадко, а как-то неспокойно, что ли. Я глушил чувство вины, но оно продолжало помаленьку грызть. Особенно грызла досада за пацана. Борьку — если уж сделал его сиротой, надо было хоть защитить. Волчье время, так его через это самое…

Так я и досидел до конца ночи. То проваливаясь в чуткое забытье, то просыпаясь и приникая к экранам. Но до утра нас не трогали. К счастью.

Очередной раз проснулся я от вызова видеофона — он прозвучал в тишине с эффектом разорвавшейся бомбы. Меня подбросило в кресле, а рука мгновенно нашарила на поясе бласт.

Экраны стали не черными, а светло-серыми: снаружи рассветало, и инфрадатчики сами собой отключились. Скользнув по экранам взглядом, я дотянулся до видеофона. И почему-то ответил без изображения, только голосом.

— Ну?

— Рома?

Я облегченно вздохнул: говорил Риггельд. Его немецкое придыхание ни с чем не спутаешь.

— Фу, — расслабился я. — Это ты.

И включил изображение — рядом с пультом сгустилась голограмма и одновременно зашевелились три передающие камеры, отсылая Риггельду мою картинку. Савельев, полусонный, в кресле.

Рядом незаметно и вкрадчиво оказался Чистяков, а спустя секунду из-за ширмочки выпорхнула радостная Юлька.

— Курт! Ты жив?

— Скорее да, чем нет, — философски ответил Риггельд.

Юлька вымученно улыбнулась — не знаю уж, на чем она держалась все это время. Я встал и усадил ее в кресло перед пультом.

— Ты где, Курт?

— В Новосаратове. Смагин прилетел?

— Да, — ответил я. — С Янкой. Вот он.

Смагин, несколько утративший ночную бледность и приятно порозовевший, шагнул в передающую зону и сделал Риггельду ручкой.

— На нас нападали, Курт. Ночью.

Риггельд помрачнел. Я продолжил:

— С нами американер один был… и пацан малолетний. Их захватили. А мы все уцелели, слава Богу. Хотя какая, к черту, слава…

Набожные американеры, наверное, отчитали бы меня потом за эти слова.

— Сколько вас? — спросил Риггельд, стараясь отсечь эмоции.

— Я, Юлька, Чистяков, Смагин и Яна. Пятеро.

— Хаецкие, значит, не объявились…

— Не объявились. А что в Новосаратове? Как оборона? Я слышал, вчера там стрельба стояла до неба…

— Новосаратов, Рома, пуст. Кажется, я тут единственный живой. Впрочем, мертвых тут тоже нет. Пусто.

— Как пусто? — не понял я.

— Вообще. Никого, только собаки бегают. И на космодроме та же история, и в фактории, и в директорате. Я впервые в жизни увидел пустой «Меркурий».

Я переваривал услышанное. Значит, чужие действительно собирались наловить пленных. Я только не ожидал, что пленить они вознамерились всю Волгу.

— Как же ты уцелел? — спросил Чистяков.

— Я только что приехал. — Риггельд кашлянул в кулак. — По правде говоря, я заглянул по дороге в Сызрань — поселок тоже пуст. Но там я решил, что жители попрятались, в горы ушли или еще куда. Однако тут, в Новосаратове…

Риггельд с сомнением покачал головой.

Ну дела! Я совершенно растерялся. События, во-первых, просто не укладывались у меня в черепушке, а во-вторых, даже если получилось бы их туда упаковать, представлялись совершенно недоступными разумению. Моему скромному разумению рядового старателя-волжанина.

— Дуй-ка ты к нам, — сказал я Курту. — Я пока не в состоянии сообразить, что к чему…

— А может, лучше мы в город дунем? — предложила Юлька. — Раз уж все равно кораблей лишились. Да и отнимать их у нас теперь, кажется, некому.

Смагин ревниво шмыгнул носом, а я ненадолго задумался, старательно вызывая свое упрямое чутье. Не знаю, получилось это или нет, но что-то мне подсказывало: если и оставили чужие на Волге патрульные группы, то шастать они скорее всего станут в окрестностях Новосаратова. Если уж им понадобилось так много людей, они и нас, пожалуй, с удовольствием отловят. А я к ним в лапы сам отправляться отказываюсь. Дудки!

— Дождемся хозяина, — вздохнул я. — Подумаем… Куда нам спешить?

— Ладно. — Риггельд кивнул. — Еду. На всякий случай я заберу отсюда видеомодуль и подключу в вездеходе. Номер… — Он протянул руку куда-то вправо, повозился с новеньким автомобильным модулем связи, распечатал его и спустя несколько секунд сообщил номер дозвонки.

— А где это ты? — спросил Смагин подозрительно. — Откуда звонишь?

— Из «Техсервиса». А что?

Смагин оживился:

— Слушай, захвати там фронтальную батарею для «Киева», а? Моя ни к черту, а денег ква… Раз уж все равно нет никого…

Риггельд усмехнулся в усы:

— Ладно. Тебе «два-эс» или «два-ха»?

— Все равно. Но лучше «два-ха», у нее стабилизатор двух-мегаваттный…

— Понял. Ждите.

И Риггельд отключился.

Я покосился на продолжающие светлеть экраны-обзорни-ки и легонько крутанул Юльку вместе с креслом.

— Не кисни, Отчаянная! Как спалось?

— Одиноко! — огрызнулась Юлька. Но я видел, что на самом деле она в настроении. Наверное, это из-за Риггельда.

М-да. Остается только вздохнуть — тоскливо и печально. С подвыванием.