Людмила Макарова - Баллада о Мертвой Королеве

Что же касается капризов, их брат Тинктурус не боялся: в юности он мечтал о карьере психолога и поднаторел в общении с самыми неадекватными персонажами Тайного Города. И персонал своего отделения натренировал отлично. В общем, Тинктурус – сама галантность – лично вел по коридору пациентку, вполуха слушал вопросы, сыпавшиеся, словно из рога изобилия, и не забывал вовремя ронять:

– Да-да, конечно, обязательно, только самое лучшее. Очень тепло. Очень свежо. Прекрасная библиотека. Меню лучших ресторанов…

А на пороге отделения остановился, изумленно уставившись на распростертое на полу тело. И глупо спросил:

– Что происходит?

А через секунду понял, что видит брата Гематуса.

Он очнулся один. Во мраке. Странные видения ушли, зато озноб сотрясает тело и боль гуляет по организму, проверяя его на прочность. Мышцы, кости, связки… Каждое движение едва не лишает сознания, каждое движение убивает, а кровь разносит по жилам жидкий огонь. Хотелось выть, но спазмы не позволяли.

Очнувшись, Гематус несколько секунд корчился на кровати, потом попытался завыть, надеясь, что придет помощь, понял, что не может издать ни звука, сполз с кровати, выбрался из палаты, цепляясь скрюченными пальцами за пол и ножки больничной мебели, и распластался в коридоре.

– Что происходит?

В этот момент Гарита сообразила, что ее не слушают, умолкла, проследила за взглядом Тинктуруса, увидела тело и только приготовилась издать душераздирающий вопль, как ткань морока скрыла от нее ужасную картину. Брат Тинктурус передал будущую мать в заботливые руки сбежавшихся подчиненных, и наутро она не могла с уверенностью утверждать, что юноша с бледным, искаженным жуткой гримасой лицом не приснился ей на фоне треволнений, вызванных неподобающим поведением брата Вынуса.

А Гематус страдал.

Тело выгибало дугой, кости ломало, сухожилия перекручивались, мышцы с треском рвались, а кожа покрылась отвратительными струпьями. Внутренности выгорали. Говорить несчастный мог едва-едва, почти бессвязно, зато в полной мере осознавал, что умирает в самом сердце Московской Обители в лучшей клинике Тайного Города, а значит – всей Земли, там, где столько раз видел чудеса исцеления.

Время от времени над Гематусом склонялись изумленные корифеи, но юноша не тешил себя иллюзиями. Он уже понял, что помочь ему способен лишь тот, кто спит сейчас где-то между мирами.

– Прос-нись, – шептал Гематус непослушными губами. – Пож-жалуйста, прос-нись…

И вновь впадал в недолгое забытье.

В тело, разрывавшееся от бесчисленных кист, стремительно наполняющихся жидкостью, вгрызались иглы и безжалостно высасывали наружу естество, заставляя пустые оболочки рубцеваться, стягиваться, усыхать и скрючиваться вместе с подпаянными тканями. Мощнейшие заклятия прокатывались жаркими волнами. Он плавал в ванной из магических отваров…

Но продолжал умирать.

И Московская Обитель впала в мрачное оцепенение.

В истории эрлийцев случалось всякое, но такого, чтобы братья не могли помочь одному из своих, еще не было.

В Восточной башне ежедневно собирался консилиум из ведущих докторов Обители, однако научные споры и жаркие дискуссии не приносили результата. Единодушны братья были только в одном – дело нельзя предавать огласке. Сначала такое решение было принято потому, что никто не мог исключить инфекционный характер заболевания Гематуса, а затем светлые умы решили, что их профессиональное поражение плохо отразится на их профессиональной репутации, и взяли друг с друга слово молчать.

К тому же всех, кто мог бы помочь несчастному пациенту, Тинктурус ввел в курс дела в первую же ночь, а праздное любопытство с заглядыванием к пациентам в палату у эрлийцев не приветствовалось. Вот и получилось, что о происшествии знал лишь ограниченный круг лиц.

Изредка Гематуса навещали старые друзья, но состояние несчастного не улучшалось, он не приходил в себя, мучился, пребывая между жизнью и смертью, и постепенно коллеги стали заглядывать все реже. А брат Висцерус, который выделял Гематуса среди молодых врачей, и вовсе переселился в библиотеку, стал молчалив, рассеян и напоминал свою молчаливую тень. Почетная должность наставника, которой он так гордился, больше его не интересовала, и младое племя эрлийцев вздохнуло с облегчением.

Так продолжалось несколько месяцев.

И вот однажды брат Висцерус явился в кабинет отца настоятеля, выложил на стол толстую папку с собранными материалами, раскрыл, перебрал бумаги, словно выкладывая их на продажу, посмотрел на несколько удивленного Динамуса и сообщил:

– Генетическая память.

Настоятель важно кивнул, продемонстрировав, что ему это словосочетание относительно знакомо, но поднял брови, указывая, что сообщение должно быть полным.

– Не знаю, могли бы мы помочь несчастному Гематусу, даже если бы поняли это полгода назад, – продолжил старик. – Не знаю, поможет ли сейчас знание первопричины? Не знаю… Все зашло слишком далеко.

Сообщение стало полнее, но не яснее, поэтому Динамус кивнул:

– Садись, брат Висцерус, – и подпер голову рукой. – Расскажи о своей гипотезе.

– Земля не наш дом, отец Динамус.

– Я где-то об этом читал. – Настоятель позволил себе вежливую полуулыбку.

– И в этом кроется секрет бедственного состояния брата Гематуса, – со вздохом продолжил Висцерус. – Семья Эрли, так же, как все остальные разумные расы, зародилась не на Земле. Здесь мы гости. Мы оставили свои изначальные миры, а вместе с ними – самобытность, знания и… нечто большее. Нечто, заложенное в нас при создании.

– Какое отношение это имеет к генетической памяти? – мягко поинтересовался настоятель.

– Пожалуйста, дослушайте, – попросил старик. – Как вы помните, оказавшись на Земле, семья столкнулась с небывало высокой детской смертностью. Сначала предки решили, что так подействовало долгое путешествие по Большой дороге, но время шло, а дети продолжали умирать. Мы вырождались…

– То было страшное время, – угрюмо подтвердил Динамус.

– Но умирали не все, – продолжил Висцерус. – Челы, как вы знаете, обожают твердить про естественный отбор. Это наивная теория, но она достаточно наглядна. Наши дети умирали, а оставшиеся принимали Землю как свой мир. Теряли нечто, заложенное в нас при создании, но обретали другое. Не лучшее и не худшее – другое, позволяющее нам жить здесь, как дома. И я считаю, что Гематус – редкий пример опоздавшего естественного отбора. Кто-то из его далеких предков прошел сквозь ад бегства в материнской утробе, родился с врожденными уродствами, но выжил и оставил на Земле потомство. Дефектные гены дремали тысячи лет, рецессивный признак подавлялся от поколения к поколению, а сейчас вдруг проявился. Я не знаю, что стало причиной его активации, но это неважно. Важно то, что Гематус заново переходит на Землю из нашего мира, трансформируется, и на его примере мы наблюдаем процесс в миниатюре.