Сергей Юрьев - Игры падших

Когда майор сделал последний глоток наваристого вкуснейшего кофе и поставил на белую льняную скатерть чашечку из тончайшего хуннского фарфора, лакей, склонившись, услужливо протянул ему серебряный поднос, на котором лежал незапечатанный конверт.

Так… Кажется, хозяева этого чудного особнячка, как и полагается истинным аристократам, решили извиниться перед гостем в письменном виде за то, что в очередной раз не смогли составить компанию.

Однако в конверте оказалось не совсем то, чего он ожидал. Никаких каллиграфических вензелей… Никаких изысканных слов и вычурных формулировок. На дорогой рисовой бумаге торопливым размашистым почерком, да ещё и шариковой ручкой была написана короткая записка: «Матвей, нам сейчас некогда. Отдыхай, пока есть возможность. И не волнуйся. Дело к тому идёт, что наши интересы и планы могут полностью совпасть. Спи спокойно, дорогой товарищ. Арсен».

Планы? Совпадают? Вот как… Значит, Тайная Канцелярия – не такая уж и тайная, если о её планах кто-то знает, да ещё и сверяет их со своими. Во все подробности операции «Седьмица» посвящено не больше десяти человек. Ещё два десятка – в курсе отдельных её деталей. Кто ещё мог что-то знать? Верховный Посадник? Да, командующий Спецкорпусом подотчётен только ему… Но это вовсе не означает, что генерал Сноп докладывает первому лицу государства обо всём, что творится в его ведомстве. Докладывать принято об успехах, а в данном случае никаких гарантий, что исход будет благоприятен, нет. Да и быть не может. Так что в Верховном Секретариате искать «крота», скорее всего, смысла нет. Стучит явно кто-то из своих. Хорошо, что хоть Ордену, а не потенциальному противнику.

Значит, есть время поразмыслить. Два-три-пять часов. Или дней? Бравый лакей ловко собрал посуду на поднос, ухватил за ручку хрустальный кувшин с клюквенным соком и вопросительно посмотрел отужинавшего гостя.

– Пусть стоит, – коротко распорядился майор, и лакей бесшумно исчез, оставив запотевший кувшин на столе.

Итак. Что мы имеем… Некие отморозки, играющие в дьявольские игры, ловко заманили майора Спецкорпуса в хитроумную ловушку. Абсурдно, но факт. Адепты Ордена Святого Причастия каким-то образом об этом узнали и провели весьма грамотную спецоперацию по освобождению пленника. Кстати, сработали они не хуже, чем могли бы ребята из группы быстрого реагирования Спецкорпуса. И это, кстати, отдельная тема для размышлений и повод для выводов: в Гардарике только государство имеет право держать вооружённые формирования подобного уровня подготовки и оснащения. Правда, монастырям формально не запрещено оснащать монашеские дружины по последнему слову техники, но этим правом обители перестали пользоваться уже лет триста назад – вскоре после того, как монастыри утратили военно-стратегическое значение.

Но сейчас-то ситуация изменилась! Хунну растят дракона. Император молод, слаб духом и, похоже, несилён умом, а его окружению, похоже, не дают покоя призраки былого величия. Угроза стала реальной. Если бы удалось понять это несколькими годами раньше, то не надо было б ни такой спешки, ни столь изощрённых методов отбора в Седьмицу…

Итак, то, что Орден имеет огромное влияние во многих монастырях, ни для кого не секрет. Значит, всё-таки, монастырская дружина. Проглядели. А может, Орден с кем-то договорился там – на самом верху? Цели, значит, совпадают! А если б не совпали? Да и вряд ли их целью было спасение сотрудника Спецкорпуса. Им надо было тех бесноватых придурков прихлопнуть, а тут некстати и майор им попался. И сейчас они, наверное, решают, что делать: то ли пристрелить Матвея Сохатого, то ли память ему стереть, то ли вернуть-таки его в строй, лишний раз демонстрируя свою лояльность соборной власти.

И что – просто так штаны просиживать и ждать, когда на допрос вызовут?! Конечно, чувства благодарности за спасение никто не отменял, но всему есть предел. Однако нет смысла сейчас переливать из пустого в порожнее. Не лучше ли, в самом деле, воспользоваться возможностью и кои-то веки отдохнуть, как следует? Благо мягкий диванчик, обтянутый бежевой кожей стоит себе в уголке у потухшего камина, и атласная подушечка призывно поблескивает в полумраке. Ладно, будет нужно – разбудят.

В сон его сморило мгновенно – стоило скинуть ботинки и прикоснуться щекой к прохладной подушке.

Во тьме что-то шелестело, шаркало, редкие капли воды разбивались о гулкую сталь, негромко поскрипывала дверь на ленивом ветру. И ещё было слышно чьё-то дыхание, неторопливое и спокойное. В звуках не было ничего угрожающего, ничего такого, что могло вызвать беспокойство, пробудить ощущение опасности, и всё-таки во всём происходящем чувствовался какой-то подвох. Казалось, кто-то пытается его успокоить, заставить расслабиться, потерять бдительность. Нет! Бдительность терять нельзя. Никогда. Даже во сне. Чтобы там ни таилось за этими умиротворяющими звуками, разумной осторожности никто не отменял. Сейчас что-то произойдёт, и нужно быть к этому готовым.

В темноту ворвался лунный луч, пробившийся сквозь щель между плотными занавесками, а ритмичные удары капель сменились столь же размеренным тиканьем часов. Ничего особенного… Пока всё хорошо… Вот только дыхание той, что скрывается во тьме, вдруг прервалось, в полоске света бесшумно промелькнула чья-то осторожная тень, и прямо в ухо полился вкрадчивый шёпот: «Земля полна лишних людей, чья жизнь поражена недугами, сомненьями, разочарованиями, отягощена чувством долга, хотя в этом мире никто никому ничего не должен. Чувство долга порождает в человеке зверя, творящего дела страшные и бессмысленные. Оно не оставляет вариантов там, где возможность выбора очевидна… Однажды отрёкшись от свободы, человек начинает умирать – то от жажды новых ощущений, то от страха, что жажда эта будет утолена. Но главным останется страх прекращения жизни, поскольку человек не ведает того, что смерть уже наступила – в тот момент, когда он малодушно отказался от права выбора…»

Голос звучал всё нежнее, тише и увереннее, а потом плавно перелился в зрительные образы, сначала размытые и неясные, но постепенно обретающие чёткость. Лунные блики, словно небрежные мазки, оставленные кистью умелого живописца, обозначили рельеф её обнажённого прекрасного тела. Она сидела в глубоком кресле, небрежно закинув ногу на ногу, и только лицо, обрамлённое «нимбом» небрежно разбросанных волос, оставалось непроницаемо чёрным.

«Погруженные в непроглядное уныние, жаждущие крохотных и случайных подарков судьбы, стиснув зубы, они держатся за жизнь, хотя и осознают, что земное существование не несёт им ничего, кроме страданий, кроме томления духа и плоти, порождённого ложными представлениями о благе и добродетели…»