Макс Мах - Квест империя: На запасных путях. Наша девушка. Империи минуты роковые

– Приветствую герцога Йёю устами пославшего меня Господина! – отчеканил гвардеец уставную форму, исключавшую по умолчанию какие-либо контакты с ним, как с человеком, имеющим имя, или лицом, носящим высокое звание и наверняка дворянский титул. «Ну что ж, император всегда прав», – констатировал Йёю с досадой, но в этот момент сделавший паузу капитан продолжил чуть менее официальным тоном: – Доброй ночи, ваша светлость. Извините за поздний визит, но нам сказали, что здесь так принято.

– Никаких извинений… – ответил Йёю.

– Скиршакс, – представился офицер. Он был смугл и черноволос, у него были сглаженные скулы и маленькие подбородок и нос. Даже если бы не имя, все это, вместе взятое, указывало на крайний запад Ахана.

– Добро пожаловать в мой дом, добрый господин Скиршакс.

Представившись, гонец стал гостем и снял последние сомнения относительно цели своего визита. Палачи не представляются. Пригласив гвардейца в дом и перепоручив его заботам ночного «стража огня», Йёю извинился и на несколько минут покинул капитана Скиршакса, чтобы одеться. Слуга помог ему подобрать подобающую случаю одежду – темно-синие брюки и голубые рубашка и носки и домашние мягкие туфли – и повязал ему на шею непременный платок, по ночному времени, черный. Уже готовый – все это действо заняло не более пяти минут – Йёю постоял несколько секунд около буфетного столика, раздумывая над тем, не стоит ли ему выпить чего-нибудь тонизирующего – ореховой эссенции (пара капель на стакан воды) или водки, настоянной на почках зимнего дерева – но решил, что не стоит. Сон прошел. Голова была ясная, мысли четкими.

«Солнце взошло», – сказал он себе с усмешкой, направляясь к дверям.

Гость сидел у ночного пламени [71]в малой гостиной. Слуги уже подали легкие закуски и вино, а кухонный раб варил глинтвейн тут же, на живом огне. При появлении Йёю капитан обозначил попытку встать, но Йёю ее не принял, показав, что просит гостя оставаться сидеть. Тот благодарно улыбнулся в ответ, отпил из кружки, которую держал в руке, и дождавшись, пока Йёю усядется в кресло напротив, начал выполнять миссию, ради которой, собственно, сюда и прибыл.

– Устами императора говорю, – сказал он. – Добра и покоя тебе, герцог Йёю. Зима тревог твоих заканчивается, и весна уже шагает в горах.

Йёю склонил голову в знак уважения к словам, пришедшим к нему через гвардейского капитана и неизвестное число иных посредников из Золотых Чертогов. Сказал ли эти слова сам император, или их записал один из императорских секретарей, не суть важно. Важно, что они произнесены здесь и сейчас личным посланником императора, как слова императора.

– Твое сообщение о возвращении среднего Ё воспринято с пониманием. Знай: нет на тебе вины. Напротив, рассмотрев факты и взвесив твои предположения на весах высшего знания, император полагает, что ты проявил не только верность традициям и законам гостеприимства, но и явил очередной пример своей достославной проницательности. Мысли твои прозрачны, как утренняя роса, а выводы безупречны, как силы Вселенной. Радуйся! Император вспомнил о тебе и в ближайшее время решит твою судьбу.

На этот раз Йёю встал и снова склонился в благодарственном поклоне, теперь уже поясном.

– Говорю устами начальника второй канцелярии, – между тем продолжал капитан. – С сего дня дозволяется его светлости герцогу Йёю покидать место постоянного жительства в провинции Йяфт во всякое время, но не более чем на десять дней подряд. Герцог Йёю волен посещать любые места в пределах империи и оставаться там столько времени, сколько он сочтет необходимым.

«Мило, – мысленно усмехнулся Йёю. – Отсутствовать я могу не более десяти дней, а присутствовать – сколько угодно».

– Однако до внесения особых изменений в этот пункт герцогу Йёю не рекомендуется посещать базы императорского флота, приближаться к границам империи ближе, чем на семь стандартных суток неспешного пути, и оставаться в Столице более чем на сорок восемь часов. Конец.

«Вполне сносно, – согласился Йёю. – И выполнимо без напряжения».

Вслух он сказал несколько иное:

– Устам императора. Спасибо за труд и честь. Через уста императора в ухо Блистающему: покорно склоняю голову и внемлю божественным речениям. Благодарностью за твою щедрость полнится сердце. Твои слова вошли в меня, как гром, и запечатлелись в душе, как удар молнии. Твой слуга и твой подданный, герцог Йёю.

Начальнику второй канцелярии: получено и скреплено печатями. Щедрость императора пролилась дождем на иссохшую землю моей души. Да будет так.

Закончив с официальной частью, Йёю взял кружку с глинтвейном, поданную рабом, и улыбнулся Скиршаксу улыбкой старшего по возрасту и положению, адресующего ее младшему, отмеченному, однако, особым положением.

Через полчаса гонец ушел, и Йёю остался один. Третья Сестра уже была в зените. До рассвета оставалось максимум полчаса. Спать ему не хотелось. И дело было даже не в том, что известия, пришедшие из Столицы, были очень серьезны, так как вносили наконец ясность в его положение. Одно это могло «разбудить спящего». Дело, однако, было и в самом Йёю. Он и сейчас, в своем возрасте, мог не спать сутками, или, напротив, сутками спать, или спать урывками – тут пять минут, и там еще пять – но, разбуженный посреди ночи, и принужденный заниматься делами, он уже не мог сразу вернуться к прерванному сну.

Йёю отпустил слуг и тенью пошел по спящему дому. «Домовой» услужливо включал ночное освещение в любом помещении, в которое входил Йёю, закрывал за ним двери и гасил огни, не мешая Йёю думать о «разном».

А подумать было о чем. Последний год он прожил, как дерево. Катастрофа, случившаяся в Тхолане в восьмой день первой четверти месяца птиц, обрушила его на дно настолько глубокой пропасти, что дважды за это время он позволил себе усомниться в безошибочности выпавшего жребия. Дважды он задался вопросом, не лучше ли было ему умереть, как умерли многие. Естественно, это было малодушие, природная слабость рожденных от женщины. Разумеется, он отдавал себе в этом полный отчет.

Как и следует носящему меч, он побывал в храме Айн-Ши-Ча [72]и принес положенные жертвы. Тем не менее река не течет в гору, и человек есть лишь то, что он есть. Йёю принял участь и принудил себя стать деревом. Это очень непросто – изменять суть самого себя. Лучше всех об этом написал Ейнойя в «Змеиной коже», но Ейнойя говорил о преодолении, которое, по сути, есть приращение, а Йёю прошел дорогой умалений. Это было не просто, это было мучительно, «но кто мы перед великими звездами»? И он принял и признал необходимое и положенное, и прожил так почти целый год. А потом он встретил Ё, и душа захотела странного.