Юрий Киселев - Власть демиурга

Священник, обернувшись и увидев стоящего перед скрещенными алебардами Одина, развернулся и припустил обратно к проходу, да так, что грязные полы его рясы, как флаги, стали развеваться за его мясистым задом. Резво подбежав к охране, он спросил у ближайшего охранника:

— Какие-то проблемы, служивый?

— Да вот, святой отец, за вход не платит и документы отказывается предъявлять!

— Лэр Один, это верно?

— Совершенно верно, Фарас. Ваших документов у меня, как ты сам понимаешь, нет, а мои документы эти болезные опознать не смогут, так как до этого подобных документов не видели ни разу. Соответственно, у спутницы моей тоже документов нет. Но это не мои проблемы — это тебе вместе с твоим Верианом, не помню уже его порядковый номер, нужно, чтобы я соизволил посетить этот убогий городишко, мне он на фиг не сдался. Поэтому если я вам нужен в Гане — изволь сделать мне документы. То же и с оплатой — деньги у меня, разумеется, есть, но пусть их за меня платит Вериан, раз в его интересах, чтобы я осчастливил его своим присутствием. И решай быстрее — у меня мало времени.

Священник, отозвав в сторону одного из стражей порядка, что-то быстро ему сказал, после чего тот, вернувшись на свой пост, дал отмашку своему напарнику и, подняв алебарду, сказал:

— Милости просим посетить наш город, лэр. Проезжайте.

Священник, пронаблюдав, как Один с Литой войдут в город, спросил:

— Лэр Один, надеюсь, недоразумение разрешилось?

— Не совсем, Фарас, не совсем. Видишь ли в чём дело, эти два недоразумения, по чьей-то ошибке оказавшихся стражниками, нанесли мне оскорбление, по-хамски разговаривая с благородным. Это возмутительное поведение требует соответствующего наказания. Скажи мне, Фарас, какое наказание полагается смерду, прилюдно оскорбившему благородного дворянина?

— Пятьдесят ударов плетьми на главной площади, лэр Один. Но вы же не будете требовать подобного наказания? В конце концов, стражники исполняли свой долг…

— Как раз напротив, буду. Долг они исполняли, не пропуская меня в город. И тут они правы — у меня нет ваших документов, а вы, господин Фарас, приглашая меня посетить вашу столицу, не озаботились заблаговременно о наличии оных. И в этом ваша вина. А вот оскорблять меня не надо было, ох, не надо. Так что наказание вполне заслуженное. Сообщите мне, когда оно будет проведено — я лично приду посмотреть на это.

Скривившись, будто съел лимон, священник сказал:

— Как вам будет угодно, лэр Один. Документы для вас я сделаю в течение дня — признаюсь, в том, что я не поинтересовался у вас об их наличии и не озаботился об их изготовлении заблаговременно, действительно моя вина. Как только документы на вас будут готовы, я незамедлительно вам их завезу. Где вы планируете остановиться?

— Может быть, вы посоветуете какую-нибудь гостиницу получше? В идеале — только для аристократов. Хотелось бы отдохнуть от дороги без того, чтобы под твоим окном всякое быдло устраивало пьянки или потасовки.

— Есть такая, «Золотая корона». Дорогая, правда, но она стоит своих денег. Хорошие номера, качественное обслуживание, превосходная кухня, достойная самого короля. Купальня прямо в номере. Правда, только если выберете «люкс».

— Совет принят, остановлюсь именно там. Может быть, вы меня туда проводите? Дороги я, разумеется, не знаю.

— Зачем провожать? Поднимите руку, и первый же свободный извозчик с радостью доставит вас на место. И возьмёт недорого — цены в Гане умеренные, мытари за этим следят строго.

— Тогда до встречи, Фарас.

— До встречи, лэр Один. Ох, простите, лэр, ещё один вопрос, совсем забыл. На кого мне делать документы? Разрешите взглянуть на тот документ, который вы не показали стражникам? Надеюсь, там написано ваше имя?

— Разумеется, Фарас. Вот, смотри, — и, с этими словами, мужчина достал из внутреннего кармана своей куртки небольшой, размером чуть больше ладони, прямоугольный кусочек то ли пергамента, то ли дерева — сразу не понять. Он был изготовлен с удивительным изяществом и покрыт вязью мелких незнакомых символов. В левом углу прямоугольника было изображение человека, несомненно, хозяина этого артефакта, а именно артефактом, по-видимому, и являлся этот прямоугольник — настолько качественным было это изображение. Портрет лэра Одина был выполнен так искусно, что казался объемным, а сам лэр Один на этом портрете выглядел как живой — именно таким можно было увидеть собственное изображение в зеркале. Справа от изображения артефакт был испещрён неизвестными рунами — вероятно, письменностью. Прочесть её не представлялось возможным — язык священнику был неизвестен, но то, что этот артефакт являлся документом, принадлежащим лэру Одину, не вызывало сомнений.

Посмотрев на страдания священника, мужчина спросил:

— Ну что, Фарас, убедились, что этот документ удостоверяет мою личность? Изображение совпало с оригиналом? Текст, надеюсь, вам тоже удалось прочесть?

— Текст мне незнаком, лэр Один. Но я убеждён — там написано именно то, что вы мне сказали. Вам принесут документы, выданные на имя лэра Одина и…?

— И лэри Литы.

— Но она ваша служанка!

— Она моя родственница. То, что она служанка — неважно. Или родственники вашего короля лишены приставки «лэр»?

— Я понял вас, лэр Один. Всё будет сделано в лучшем виде. Документы на вас и на лэри Литу доставят в гостиницу «Золотая корона» не позднее завтрашнего утра.

— Буду ждать. А сейчас разрешите откланяться — я и моя сестра устали, да и извозчик свободный вот появился. До свидания, Фарас. Да, и не забудьте про стражников — хамство должно быть наказуемо.

Гостиница «Золотая корона», до которой извозчик домчал уставших путешественников буквально за десять минут, была действительно выше всяких похвал. Роскошное шестиэтажное здание из натурального камня, облицованное по фасаду разноцветными мраморными плитами и украшенное колоннами и барельефами, занимало почти целый квартал в самом центре Ганы и имело сразу три входа, или въезда, в зависимости от того, приезжали ли постояльцы в каретах или приходили пешком. Извозчик доставил путешественников к парадному, самому роскошному входу, предназначенному для самых дорогих постояльцев. Расплатившись с извозчиком, низко поклонившимся в знак благодарности и тут же укатившим, Один, взяв под руку Литу, не спеша поднялся по ступеням и вошёл в вестибюль гостиницы.

Внутри гостиница поражала своей роскошью ещё больше, чем снаружи. Всё внутри сияло чистотой и позолотой, высокие потолки с лепниной и картинами, написанными прямо по штукатурке, были ярко освещены многочисленными люстрами с сотнями горевших в них свечей — хозяева явно не экономили на освещении. Склонившийся в низком поклоне швейцар, намётанным глазом обратив внимание на идеально сидевший на Одине и явно дорогой костюм и ни слова не сказав по поводу невзрачного, чуть ли не нищенского облачения Литы, открыл перед ними дверь в приёмную, где происходила регистрация постояльцев. Восприняв жест привратника как должное, Один, не задерживаясь, прошёл в дверь, ведя за собой глазеющую по сторонам, раскрыв рот, Литу, по пути вложив в ладонь швейцара мелкую серебряную монету. Девушка про себя отметила, что действия её спутника были настолько естественны, как будто перед ним всю жизнь швейцары открывают двери. Молча проследовав за спутником, получившим ключи от двух номеров на втором этаже, Лита сделала в своей памяти зарубку на будущее — всё же прояснить у Одина обстоятельства его рождения, так как его поведение однозначно выдавало в молодом человеке замашки благородного. Такие слова, такие жесты, действия и походку выучить нельзя, с этим нужно родиться и нужно жить. А пока, зайдя в номер и услышав от Одина пожелание отдохнуть до ужина и привести себя в порядок, девушка, поблагодарив его и закрыв дверь на ключ, сразу же устремилась в ванную — в этот самый порядок приводиться…