Юрий Киселев - Власть демиурга

Произнеся этот короткий монолог, мужчина развернулся и, взяв девушку за руку и не обращая внимания на крики разбойников и приказы остановиться, пошёл по лесной дороге обратно. Попытки двух бандитов заступить ему дорогу он пресёк, резко взмахнув своим посохом — получив мощный удар тяжёлой палкой один в живот, другой в голову, бандиты мешками повалились на землю, замерев бесформенными кучами по обоим сторонам дороги. Мужчина, потянув за руку девушку, сделал ещё несколько шагов, как прозвучал приказ главаря шайки и воздух наполнился свистом стрел. Дальнейшие события резко ускорились — девушка полетела на обочину, отброшенная в сторону резким движением руки Одина. Сам же мужчина окутался гудящим диском раскрученного до немыслимой скорости посоха, послышались звонкие щелчки отбиваемых посохом стрел, и уже через несколько мгновений мужчина замер, остановив вращающийся посох на вытянутой руке перед собой, одним концом выставив его вперёд, а другим зажав под мышкой вытянутой руки. Теперь Один оказался развёрнут не спиной, а лицом к бандитам, и на лице у него прорезалась хищная ухмылка. Разомкнув сжатые губы, он угрожающе произнёс:

— Ну что ж, покойники, вы сами выбрали свою судьбу…

С этой фразой свободная от посоха рука мужчины скользнула за пазуху, чтобы через мгновение вынырнуть оттуда со стопкой узких метательных ножей, которые он резкими взмахами стал посылать в сторону лесных братьев. Послышались глухие стоны, и стоявшие вокруг обезоруженных солдат бандиты стали валиться наземь, получив кто в шею, кто в глаз, кто в грудь узкую полоску острого металла. Видя такое дело, солдаты и охранники священника похватали с земли брошенное ими оружие и тоже вступили в бой. Зазвенела сталь — разбойники тоже вытащили мечи и кинжалы. Один, раскидав одну стопку метательных ножей, достал из-за пазухи вторую и продолжил метать ножи, целясь по кустам. Или глазомер с наблюдательностью у мужчины были необычайно развиты, или он нюхом чувствовал попрятавшихся в кустах разбойников, но каждый его бросок сопровождался стоном или воплем умирающего в агонии бандита. Редкие летящие в него стрелы молодой человек небрежно отбивал посохом, который продолжал держать в левой руке. Несколько минут — и банда перестала существовать. От более чем полусотни людей осталось не более двух десятков, которые, стоило только бою склониться не в их пользу, бросили на поле боя своих умирающих товарищей и скрылись в окружавших дорогу густых кустах. Преследовать их никто не стал — путники подводили итоги скоротечной схватки. А итоги были неутешительны — от пятёрки солдат живым и относительно целым остался всего один, да ещё один лежал на земле, со стоном зажимая окровавленной рукой глубокую рану в боку. Из двоих охранников священника не уцелел никто. Помощник священника был ранен в ногу — рана серьёзная, но жизни не угрожала, будучи своевременно перевязанной, а обильно текущая из раны кровь — остановленной. Сам священник отделался лишь лёгкими царапинами — не иначе его хранил бог, которому он молился, а, скорее всего — просто никто из бандитов не смог поднять на слугу божьего руку. Запрет на насилие по отношению к слугам господа, видно, сильно сидел в умах лесных братьев. Помимо священника не пострадали также Один и Лита — Один, несмотря на град осыпавших его стрел, сумел не пропустить ни одной, сбив их на землю своим посохом, а девушка, отброшенная на землю, так весь бой и пролежала в придорожной канаве, ободрав при падении руки и окончательно изорвав и испачкав в земле своё и так не первой свежести платье. За что, кстати, со злым видом посматривала на своего попутчика. Видимо, уже догадавшись, что сейчас услышит, Один сказал ей:

— Ну и что волком на меня смотришь? Другие варианты моих действий можешь представить? Или ты предпочла бы лечь под этих героев любовного фронта? Тогда действительно, и платье бы с тебя аккуратно сняли, даже не помяв, и руки бы не поцарапала. Кстати, тогда все остальные были бы целы — и солдаты, и лесные братья.

— Да как ты смеешь! — девушка аж задохнулась от негодования. Но резкий ответ Одина перебил её гневную тираду:

— Смею! Потому что у тебя было время на принятие решения. Много времени — пока главарь распинался, а потом солдаты священника оружие на землю бросали. А раз промолчала, ничего не сделав, значит, за тебя решение принял я. Имей мужество в этом признаться и хотя бы поблагодарить за неудавшийся любовный марафон.

Лита удручённо опустила взгляд вниз, промолчав — молодой человек однозначно был прав. Как и во многих случаях до этого. Но как же не хотелось самой себе в этом признаваться…

Пока Один с Литой выясняли отношения, выживший солдат поймал четверых лошадей — остальные успели разбежаться. После недолгого совещания решили никуда не уходить, оставшись здесь — ни у кого не было сил продолжать движение, да и сделать это сразу же было невозможно — необходимо было убрать с дороги поваленное дерево и похоронить павших. Дерево убрали, привязав к нему трёх коней — с их помощью толстый ствол удалось сдвинуть, освободив проход. Затем Один собрал свои ножи, обойдя всех убитых им бандитов и тщательно обтирая каждый нож об одежду убитого. Потом, вооружившись лопатой, Один с оставшимся невредимым солдатом копали общую могилу. Пока они копали, умер, истекши кровью, второй солдат, получивший рану в бок. Его в могилу положили последним, поверх остальных, закрыв глаза и сложив на груди руки. Уложив трупы в выкопанную могилу, забросали её землёй — получился неплохой холмик, по его высоте было видно, что похоронено несколько людей. Священник прочитал над могильным холмиком молитву, и четверо уставших людей развели недалеко от него костёр, на котором, достав из сёдельных сум котелок, приготовили незатейливый ужин. Поев, легли прямо у костра, сразу же заснув под всхрапывание привязанных рядом лошадей и начинающийся распространяться вокруг сладковатый запах крови и разложения — убитых бандитов никто не убирал, справедливо полагая, что в лесу достаточно санитаров, не брезгующим падалью.

Встали утром, с первыми лучами солнца, и, отвязав лошадей и запрыгнув на них, тронулись в путь без завтрака — соседство с начинающими разлагаться трупами отбивало всякий аппетит. По этой же причине ехали молча, не разговаривая, небольшой колонной. Впереди, как и раньше, единственный выживший из пятёрки солдат. Он, единственный из колонны, выглядел вооружённым — у его пояса болтались длинные ножны с боевым мечом. Следующим — помощник священника, перекособочившийся в седле и вздрагивающий при каждом шаге лошади — рана на ноге явно доставляла ему мучения, которые, как в зеркале, отражались на его лице. Естественно, безоружный — не пристало слуге господа держать оружие в своих руках. За своим помощником ехал сам Фарас в мятом, грязном и местами рваном балахоне — во вчерашнем бою он не участвовал, сразу же упав на землю и откатившись к придорожным кустам, но при подобном перемещении жреческое одеяние сильно пострадало, собрав много придорожной грязи. И, наконец, караван замыкали Один с Литой — молодой человек ехал уверенно, держа спину прямой, с обычным высокомерным выражением лица, как будто и не было вчерашней битвы. Одной рукой он расслабленно держал поводья лошади, другой — обнимал за талию девушку, прижавшуюся к его могучей груди, видимо, в неосознанном поиске защиты. Оружия у него видно не было — свои метательные ножи он давно спрятал обратно за пазуху, а посох, который оказался в действительности грозным боевым оружием, даже более опасным, чем острый стальной меч, был аккуратно привязан к сёдельной суме. Ехали до заката, не останавливаясь — не считать же за остановки две короткие стоянки, в течение которых все желающие смогли добраться до придорожных кустов и справить нужду.