Галина Громова - Бухта надежды. Испытание прочности

Катя стояла под горячими струями воды, обволакивающими ее уставшее тело, и получала от этого неописуемое удовольствие, которое может сравниться только с первым поцелуем, пережитом в пору беззаботной и ветреной юности. И как в те не очень далекие годы, когда не особо задумываешься о дне завтрашнем, девушка старалась жить настоящим, так как абсолютно не могла предположить, что день завтрашний ей принесет. И наступит ли он для нее вообще. Не в том была она положении, чтобы надеяться на что-то лучшее.

После стольких дней, проведенных в сыром подвале с такими же подругами по несчастью как и она, лишенная элементарных благ цивилизации в виде туалета или горячего душа, Катя ощущала себя так, будто снова родилась на свет, словно прекрасная пестрокрылая бабочка, вылупившаяся из тесного и невзрачного кокона. Подставляя лицо горячим струям, девушка негромко фыркала, жмурилась, чтобы вода не попала в глаза и невольно улыбалась, стараясь не думать, чему предшествует эта неожиданная радость.

После того, как ее предал любовник, продав, как какую-то ненужную вещь, прошло более недели. Но за это, казалось бы, короткое время судьба потерявшей жизненные ориентиры, несчастной и запутавшейся девушки кардинально изменилась, словно стрелка компаса, резко поменявшая свое направление. Ее и других пленниц, томившихся в застенках на территории Инкерманского завода марочных вин, привезли в это место рано утром, еще солнце не успело подняться из-за горизонта, окрашивая небесную даль в едва розоватые оттенки, предвещающие ветра. Путь через весь полуостров проделали ночью, поэтому, где конкретно они находились, Катя не могла понять… Да и к чему оно? А вот то, с какой целью их везли в такую даль (приблизительное расстояние можно было определить по времени нахождения в пути) понять было не мудрено.

По прибытию на место девчонок, вымотанных и уставших, вздрагивающих от каждого громкого шума, построили в разношерстную шеренгу, где их, скользя липким взглядом хитрых глаз, с интересом рассматривал невысокий тощий татарин. Катя тогда почувствовала себя коровой на базаре: разве что в зубы не заглядывали, но вот без рукоблудства не обошлось. Потому как представителя новых покупателей интересовало все: и внешний вид девушек, и упругость их грудей и ягодиц, а так же наличие или отсутствие каких-либо дефектов кожи. Что он не преминул тут же проверить, запустив свою лапищу под юбку крайней девчонки. Та испуганно пискнула и попыталась вырваться, вызвав тем самым довольный гогот как самого проверяющего, так и тех, кто находился с ним. Эту девчонку подобрали буквально по дороге сюда, поэтому та была еще совсем дикая, и не до конца сломленная, еще пыталась плакать и умолять отпустить ее. Остальные же пленницы без каких-либо намеков на эмоции молча стояли, понурив головы, морально готовые к любому исходу, который им бы приготовила столь переменчивая нынче судьба. Слишком многое им пришлось пережить. И многие, хоть поначалу и попытавшись сопротивляться, просто не выдерживали и предпочитали сдаваться и плыть по течению, отпуская свою судьбу на самотек. Да и сама Катя уже не была похожа на ту, прошлую, которой она была еще две недели назад. Как давно это было! Ей было уже откровенно все равно, какая судьба ей уготовлена: продадут ли ее в бордель, покалечат или просто убьют. Безразличие и полная апатия… Хотя смерть, наверное, была бы самым лучшим выходом из сложившейся ситуации, потому что других выходов девушка не видела.

- Какой-то товар залежалый…. – поцокал языком тощий маленький татарин, сделав шаг в сторону и остановившись напротив следующей девчонки со следами потекшей туши на лице, которое брезгливо взял двумя пальцами и покрутил, рассматривая с обеих сторон. – Грязные какие-то….

- Ничего, отмоете. – Не сдавался продавец, решивший во всем придерживаться своей линии. – Воды вон сколько вокруг.

- Ну как клиентов такими завлекать? – продолжал сбивать цену татарин, недовольно кривя рот. - Не одобрит Джамиль, не одобрит…

- Ну так они и не на курортах отдыхали. Да? – заметил Юрий Иванюк, успевший сменить кожанку и джинсы на более удобный и практичный в нынешних реалиях камуфляж. Остальные парни, которые сопровождали девиц, тоже согласно загудели, переглядываясь и кивая головами, пока Иванюк не поднял вверх руку, призывая тех к тишине. Его беспрекословно послушались, тут же прекратив любые пересуды и разговоры.

Еще бы! Ведь Иванюк был правой рукой командира, а Глеб Рыбин, бывший майор милиции, бывший начальник Отдела уголовного розыска Нахимовского РО УМВД города Севастополя, а ныне предводитель одной из банд, засевших в предместьях Города-Героя, был очень скорым на расправу и терпеть не мог непослушания. Он требовал от подчиненных беспрекословного подчинения, но и сам по себе пользовался определенной долей уважения.

- Ну вот эта еще куда ни шло…

Татарин все продолжал осмотр привезенных девушек, не обращая никакого внимания на внимательные взгляды, следившие за каждым его шагом – все же для Иванюка это было первое подобное предприятие, и доля риска была весьма велика. А вот сам представитель встречающей стороны за свою безопасность не опасался: если хоть кто-то только подумает причинить ему вред, или сделает какое лишнее телодвижение, хоть немногим отдающее опасностью, то его парни долго размышлять не будут – сделают все как надо. Парни у него что ни на есть боевые: не раз проверенные в деле, а некоторые из них успели помочь братьям по вере в войне с неверными на северном Кавказе. Так что все мысли Хафиза, как называли его окружающие, были сосредоточены на отборе товара, привезенного с юга.

Хафиз остановился напротив Кати, которая глядела перед собой отстраненным взглядом. Высокая, статная девушка была почти на голову выше его, но представителя коренного народа полуострова это нисколько не смутило. Что ему до этой рабыни? Захочет он того – будет у него хоть в ногах валяться, хоть танец живота плясать.

В какой-то мере Хафиз даже был рад всему тому, что случилось в мире. Наконец, можно было жить так, как того хотелось, не оглядываясь на законы и не боясь расстаться со свободой. Можно было выпустить своего внутреннего зверя, которого до этого приходилось сдерживать. Теперь же настала эра абсолютной свободы, когда на вершину можно было взобраться, будучи самым наглым, дерзким и сильным. А уж силу свою Хафиз чувствовал. Пусть он и не родился высоким или широкоплечим, стать его нельзя было назвать мужественной, но кого волнуют такие глупости? Другие мужчины будут судить его по поступкам, по делам его, а мнение женщин вообще никто не спрашивал. Их удел – служить мужчине, а не выражать свое мнение. И служить верой и правдой, в противном случае рискуя ощутить прикосновения кнута на своей коже.