Галина Громова - Бухта надежды. Испытание прочности

- Да, вот эта вполне ничего… - вновь повторил Хафиз, указывая на Катю обрамленным тяжелой золотой печаткой мизинцем. – И даже не очень грязна. Тоща правда немного, но, как у вас говорят, на каждый товар найдется свой купец.

- Их вчера в баню загоняли, - хмыкнул один из сопровождающих Иванюка, словив при этом на себе насмешливый взгляд татарина и сердитый Иванюка. Мол, нечего поперед батьки в пекло лезть.

- Хавальник захлопни… - все же восстановил свой авторитет Иванюк.

- А ну-ка повернись! – скомандовал Хафиз, и Катя молча подчинилась. – Пойдет, жопа - нормальная. Эту в сторону, давай дальше смотреть.

- Выйди сюда, - дернул ее за руку Иванюк, чуть было не выдернув ту из сустава. – Туда стань!

- Так… Еще вот эта и та, - снова показал мизинцем на притихших девчонок Хафиз.

К Кате подвели еще двоих девушек, с которыми она сидела в подвале в Инкермане, и на какое-то время о них попросту забыли, предпочтя обговорить детали предстоящей сделки.

- Ну так что скажешь? – решил окончательно прояснить ситуацию Иванюк, подойдя к Хафизу. – Хороши девочки?

- А что, и вправду девочки? – загорелись удивлением глаза татарина.

- Ну вот та, высокая, точно нет. С ее-то мордахой… - осклабился Иванюк, забыв упомянуть о том, как сам несколько раз ночью вызывал Катю к себе. Незачем такими подробностями снижать цену товара. – А остальных надо бы проверить.

- Их сначала вымыть надо. Даже эта кобылка и та откровенно воняет, - скривил нос татарин, хотя от Кати, вроде, ничем и не пахло. – Джамиль меня за такой товар не похвалит.

- Давай все же вернемся к нашему вопросу…

- Ну что ж… Вот тех троих я покупаю, а остальные…. – Хафиз неопределенно повертел ладонью, мол, не девки, а черт те что. – Можешь попробовать сам их продать сегодня вечером.

Иванюк оказался слегка озадачен. Он-то рассчитывал сплавить всех единым махом и, закупив на рынке необходимые товары, отправиться обратно, но этот щуплый татарин поломал все планы. А Глеб ему голову оторвет, если тот вернется обратно с девицами – только зря катались и тратили такое драгоценное топливо. Значит, придется оставаться как минимум на один день…

- Ладно. По рукам, - нехотя кивнул Юрка, протягивая правую ладонь, которую татарин тут же пожал, скрепляя сделку. Рукопожатие у с виду щуплого татарина было на удивление крепким. – Сколько мы должны отдать с продажи этих?

- Десять процентов, - сухо ответил татарин. – Можем еще два накинуть за приведение в товарный вид и присмотр.

- Договорились. Двенадцать с носа. Кто устанавливает цены?

- А тут уже сами. У нас полное доверие к своим клиентам, - хитро ухмыльнулся Хафиз и подтолкнул крайнюю девчонку к выходу. – Али, рассчитайся за товар.

Так у Кати сменился хозяин, а вот само будущее становилось еще более туманным.

Как и раньше, девушек заперли в большой комнате, где находились такие же жертвы то ли обстоятельств, то ли собственной глупости и доверчивости. Только это помещение было на порядок чище, светлее и со множеством кроватей пусть и похожими на армейские, но после грязных матрасов, беспорядочно разбросанных на полу, кровати с древними панцирными сетками казались королевским ложем. Привезенным девчонкам дали время отдохнуть и выспаться, а после собрали их, жмущихся друг к другу и недоверчиво косящихся на ранее находившихся здесь пленниц, в кучку и повели по коридору, как после оказалось – в душевую. Хозяева рынка честно отрабатывали свои комиссионные, всеми способами повышая стоимость пленниц и причитающийся свой процент соответственно.

Без особых эмоций вспоминая все произошедшее, Катя в очередной раз намылила мочалку душистым мылом, от запаха которого голова шла кругом. Девушка и не думала, что может так кайфовать от запаха мыла, но она не могла оторваться от этого небольшого душистого кусочка, пахнущего химическим лимонным запахом. Но от этого он не был для нее менее приятным. Хотелось вдыхать и вдыхать этот аромат… А что говорить о горячей воде? За те дни плена она и позабыла, какое это удовольствие принимать горячий душ. Даже в Инкермане, прежде чем выехать сюда, девушкам максимум выдали по ведру еле теплой воды с ковшиком в придачу.

Так что теперь, когда горячие струи били по молодому телу, заставляя кровь приливать к коже, окрашивая ее в розовый цвет, а душистое мыло своей белоснежной пеной укрывало мочалку, девушка чувствовала неприкрытое чувство счастья.

Как, оказалось, для него мало надо…

«Кошмар какой-то… Прямо как кошка с валерьянкой,» - подумала Катя, в очередной раз проводя пенной мочалкой по руке, стараясь не обращать внимания на очередной требовательный стук в двери.

- Да сколько там можно плескаться?! Выходи давай! – раздался по ту сторону душевой кабинки мужской голос. – А то щас выволоку!

Катя открыла глаза и разглядела в мутном стекле нечеткий темный силуэт.

- Выхожу… - со вздохом сообщила Катя, еще раз потянув воздух носом, и с сожалением выключила воду.

Снова тот же сон, только в других декорациях. Опять Алёнка, живая, теплая, такая близкая, одуряюще пахнущая своими любимыми духами с едва уловимыми цитрусовыми нотками, напоминающими почему-то о тепле и лете. И снова задорный хвостик заплетенных волос, с выбивающимися из него прядками, которые она постоянно заправляла за ухо, чтобы не мешали, не лезли в глаза. Ее глаза… Сияющие каким-то неземным светом, лучистые, с танцующим в них живым огоньком. И вновь она что-то говорит ему, а Виктор и не слышит – он весь поглощен тем, что смотрит на нее.

Смотрит и не может насмотреться.

Такая близкая и далекая одновременно.

Близкая потому что вот она, протяни рукой и дотронься. А далекая… Далекая, потому что он прекрасно знает, что это сон, что это неправда, наваждение, кошмар... И она улыбается ему вновь и вновь, и снова раз за разом он ее убивает.

Как же ему все надоело.

Хочется забыть, вычеркнуть, отпустить! Никогда больше не видеть этот кошмар… И всегда в него возвращаться, всегда быть в нем, всегда знать, что она рядом. Рядом с ним. Живая, родная, любимая…

Виктор вновь очнулся в холодном поту, испуганно шаря в поисках пистолета и выдыхая с облегчением, когда, наконец-то, нашел его, чувствуя под рукой холодную сталь. Полковник сдержал свое слово – допустил капитана к дежурствам, дал ему второй шанс обрести себя хотя бы в работе, но взамен взял обещание, что тот не будет дурить и не попытается вновь шмальнуть в себя. Виктор пообещал. И не сколько Смирнову, сколько самому себе. Ведь пока он живет, Алёна тоже будет жива – в его воспоминаниях и его сердце. Пусть это и звучало через чур сладко, а может даже приторно, но это было правдой.