Николай Батин - Столыпинский галстук

– Извольте. После окончания Горного института я занялся изучением геологической природы Сибирского края и Урала. Более десяти лет бродяжнической жизни в тех суровых краях научили меня многому. Эти экспедиции сводили с самыми разными людьми ― золотоискателями, охотниками, беглыми каторжниками… Я знаю основные европейские языки, обладаю отличной реакцией, могу без промаха попадать револьверной пулей в брошенную монетку, без труда выстою в схватке с несколькими противниками. Но, главное, умею наблюдать и делать выводы. К примеру, сегодня вас сопровождают только двое охранников. Для столь значимой персоны этого слишком мало. Но это так, к слову. Чтобы понять мои возможности, нужно испытать меня в реальном деле. Поэтому я предлагаю следующее. Давайте установим испытательный срок. Скажем, месяц. Если вас устроит моя деятельность за указанный период, договор автоматически продлевается.

– Вы говорили, что у вас есть некоторые идеи относительно того, как действовать, чтобы обеспечить нейтралитет России в предстоящей войне. Не поделитесь?

– Так наш устный договор на месячный испытательный срок заключен? Вы можете его расторгнуть тотчас, если вам не понравится то, что я собираюсь вам предложить.

– На таких условиях ― да, заключен.

– Отлично. Тогда у меня к вам такой вопрос: вы знаете, как с недавнего времени стали называть виселицу с подачи одного идиота из Госдумы?

Столыпин нахмурился.

– Знаю. «Столыпинский галстук». Этот идиот публично извинился передо мной после того, как я немедленно потребовал у него удовлетворения.

– Я в курсе. Но дурацкое выражение стало крылатой фразой и вошло в обиход. Между тем, я полностью одобряю те меры, которые вы предпринимали против террористов или, по сути, убийц во время и после событий пятого-седьмого годов. Только чрезвычайные меры могли остановить этот вал насилия. И остановили. Но если Россия будет втянута в предстоящую мировую войну, речь будет идти уже не о сотнях или тысячах жертв, которые пострадали от террористов и деятельности так называемых революционеров, а о миллионах. И я полагаю, что для предотвращения такого сценария и таких чудовищных потерь оправданы любые действия. Как и в случае с террористами, здесь неприемлемы обычные судебные разбирательства. Они просто ни к чему не приведут. Доказать например, что тот или иной господин является чьим-то агентом влияния, во-первых, чрезвычайно сложно. Во-вторых, у нас не предусмотрено наказаний за это. Это же не шпионаж. Поэтому при работе с такими господами меры иногда тоже могут быть чрезвычайными и внесудебными. Если вы согласны с этим моим утверждением, я продолжу.

– А вам не кажется, Алексей Николаевич, что говорить министру внутренних дел о неких действиях, выходящих за рамки закона, несколько э… чересчур? В чем тогда будет разница между вашими действиями и действиями тех же террористов?

– Раз вы сами не улавливаете этой разницы, извольте. Когда террористы в девятьсот шестом году пытались убить вас во время покушения на Аптекарском острове, погибло двадцать четыре человека. Пострадало еще больше, в том числе и ваши дети. Террористы во имя своих химерических идеалов не останавливаются ни перед чем, и им наплевать на судьбы других людей. Они полагают, что цель оправдывает попутные жертвы. И выбирают террор в качестве единственного средства достижения своих целей. Когда вы развернули против них войну, вы, по сути, тоже прибегли к террору, хоть и узаконенному. Но цель у вас была совершенно иная: защитить наших граждан от террористов. То, что предлагаю в исключительных случаях я ― тоже террор. Однако направленный на защиту уже миллионов наших граждан от неминуемой гибели в горниле надвигающейся войны. И сугубо точечный. Посторонние люди при исполнении моих акций гибнуть не будут. Это я могу гарантировать. Таким образом, во всех трех случаях речь идет о терроре. Но, как говорится, почувствуйте разницу. Вы решились на террор, чтобы защитить жизни сотен и тысяч наших граждан. Я предлагаю то же средство, чтобы защитить жизни миллионов. И как вы себя будете чувствовать, если в силу непонятно каких моральных принципов начнете делить террористов на «хороших» и «плохих», когда грянет война, которую можно было остановить? Ведь эти агенты влияния, по сути, те же террористы, только международные и гораздо более опасные. Ради своих убеждений и идеалов они готовы принести в жертву, то есть убить, на порядки больше людей, чем террористы обычные. Пусть не своими руками, но все же. Так что думайте, Петр Аркадьевич.

Столыпин несколько секунд молчал, а затем произнес:

– Продолжайте.

– В прошлый раз я говорил о комплексе мер дипломатического, пропагандистского, военного и тайного характера. Что имеется в виду? Прежде всего, нужно сформировать в обществе соответствующие антивоенные настроения. Нужно резко поломать шапкозакидательские настроения, присутствующие среди некоторой части наших граждан.

– Какие? Шапкозакидательские?

– От выражения «закидаем шапками». Многие думают, что мы быстренько всех поколотим и победим, опираясь на славу русского оружия. Нужно объяснить людям, что война, если Россия в нее ввяжется, быстренько не закончится и обернется миллионными жертвами. Для этого предполагаю активно использовать прессу, разместив в ведущих газетах ряд интервью с авторитетными военными, в которых будет описан характер грядущей войны. Далее. Тайные переговоры с немцами. Зондаж на предмет того, сколько Германия готова заплатить за нейтралитет России. Дипломатия. Отказ от заключенных ранее союзнических договоров, выполнение которых может привести нас к втягиванию в войну. Тут самый главный момент ― позиция Государя, которая, в свою очередь, сильно зависит от влияния окружения, и в первую очередь Распутина. У меня есть план действий по этому направлению, но сейчас на деталях останавливаться не будем. Ну и, наконец, военные мероприятия. Тут тоже нужно будет предпринять ряд шагов, диктуемых новой политикой. Вот таким мне представляется характер моей будущей деятельности. Что касается вашей охраны, то трех высококлассных специалистов этого дела я уже подыскал. Мои давние знакомые. С ними вы и ваши близкие будете чувствовать, как за каменной стеной.

Столыпин молчал, погрузившись в тяжелое раздумье. Молчал долго. Наконец, шевельнувшись, спросил:

– А если все же эта ваша тайная деятельность когда-нибудь выплывет наружу?

– Это исключено.

– И все же?

– Поскольку я буду в вашем прямом подчинении, в этом случае потомки скажут: «Так вот кому мы обязаны нейтралитету России в этой мировой бойне». И будут ставить вам памятники.

– Я никогда не страдал тщеславием.