Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

— Дайте сюда, фонарь, — попросил я.

Пашутин посмотрел на меня, но ничего не сказал. Подошел солдат с фонарем.

— Свети ему в лицо!

Как тот не прятал лицо, пары минут мне вполне хватило, и я довольно усмехнулся.

— Похоже, одну,… нет, две загадки я решил.

— Может, в таком случае поделишься?, — спросил меня недовольным голосом Пашутин.

Правда, сейчас в нем немало было и любопытства. Услышав мои слова, к нам подошел подпоручик и вежливо спросил: — Я не буду лишним, господа?

— Тут нет никакой тайны. Вы слышали, что на складе убили жандарма?

— Да. Краем уха. И что сторож сбежал, тоже слышал.

— Этот парень, что стоит перед вами, какой-то родственник сторожа, по фамилии Пешков. Он и был глазами товарищей революционеров. Посматривал по сторонам: нет ли кругом подозрительных людей. Еду приносил, газеты, рассказывал о том, что делается в городе. Не удивлюсь, что именно беглец в свое время нашел подвал, после чего сообщил про него своему родственнику, а тот, я так понимаю, рассказал Арону. Так и появилось у них тайное место. За это сторож имел хорошие деньги и не интересовался чужими делами, а стоило ему узнать, что они не просто разбойники, а цареубийцы, понял, что ему теперь прямая дорога на виселицу. Терять ему было нечего, и поэтому он пошел на убийство. Кладовщик, мне так думается, просто испугался и сбежал. Пока это все.

Пашутин до этого стоящий в стороне и внимательно меня слушавший, сделал несколько быстрых шагов к боевику и какое-то время зло и цепко смотрел тому прямо в лицо.

— Ты Пешков?! Отвечай!

— Убью, сволочь полицейская!!, — лицо боевика исказилось в дикой злобе, и он рванулся из рук жандармов, но те сноровисто заломив ему руки, заставили опуститься на колени.

— Загрызу!! Горло порву!!, — продолжал рваться тот из рук конвоиров Пешков.

Подполковник, не обращая на дикие вопли, с брезгливостью провел перчатками, которые держал в руке, по гладко выбритой щеке и подбородку.

— Оплевал, мерзавец, — пожаловался он, потом повернулся к начавшемуся разгораться костру, вокруг которого начали собираться солдаты и жандармы, крикнул. — Унтер-офицер Муховец, ко мне!

Когда жандарм вытянулся перед ним, подполковник сказал: — Поедешь в управление с моим устным приказом. Передашь дежурному: срочно отыскать купца Стопкина и узнать все про сторожа Николая Пешкина и кладовщика Сидора Малого.

— Запомнил, ваше высокоблагородие! Купец Стопкин, Николай Пешкин, Сидор Малой!

— Молодец. Как только у купца возьмут их адреса, пусть сразу отправят туда наряды. Брать всех! И сразу в управление, на допрос! Вопросы есть?

— Никак нет, ваше высокоблагородие! Разрешите идти?!

— Иди!

Неожиданно раздался топот ног и голоса. Я посмотрел в их сторону. Прибыли солдаты с носилками и с ними два военных фельдшера, которые приехали вместе с армейским взводом, но до этого времени сидевшие в санитарной карете, стоявшей за складами. Пашутин с минуту смотрел, как врачи осматривают раненых, потом сказал жандармам, держащим боевика: — Этого увести. Глаз с него не спускать. И давайте следующего.

Когда жандармы поставили перед Пашутиным второго боевика, тот оглядел нас и криво усмехнулся. Расстегнутое полупальто, из-под которого виднелась синяя косоворотка, широкие штаны, заправленные в сапоги. Обычное лицо. Русые волосы. Стандартный вид рабочего с окраины. Вот только взгляд у него был, как у матерого волка, злобный, тяжелый, кровожадный.

— Ты Арон?

Ответом было презрительное молчание.

— Отпустите его, — обратился я к его конвоирам.

— Так он буйный, ваше благородие, — предупредил меня один из них.

— Не волнуйтесь. Был буйный, станет тихим.

Шагнув, я стал напротив него. Жандармы, отпустив пленника, отступили на шаг.

— Мне вот что интересно, Арон. Почему ты сам не пошел убивать, а других направил? Испугался?

— Я не боюсь ни смерти, ни вас, царские прихвостни!

— Поэтому ты весь из себя такой храбрый стоишь здесь, а твои приятели уже закопали.

Честно говоря, я его специально провоцировал на драку. Мне очень хотелось получить хоть какое-то моральное удовлетворение за напряженное ожидание всех этих дней, за томительное блуждание в потемках и поиск еле видимых ниточек, которые могли привести к преступникам. У меня не было таланта гениального сыщика, не было планов или идей, так же как и озарений. Выжидать — это все что мне оставалось, но это было очень тяжело. И теперь я хотел получить свое. Избить его так, чтобы он катался по земле и выл от боли, но стоило мне шагнуть к нему, как он тут же отступил назад, спрятавшись за спинами конвоиров. Пашутин это тоже заметил, поэтому предостерегающе крикнул: — Сергей!

Внутри меня что-то погасло.

— Я поеду домой.

— Я подброшу тебя, — сказал Пашутин, после чего начал командовать: — Унтер — офицер Бабахин! Этих двух бандитов под усиленным конвоем доставить в жандармское управление! Головой за них отвечаете! Подпоручик! Организовать охрану подвала до прихода саперов и следователя! Затем все изъятое доставить в управление!

— Так точно, ваше высокоблагородие!

— Будет исполнено, господин подполковник!

Разбудила меня трель дверного звонка. Я чертыхнулся, встал, набросил халат и пошел открывать дверь, а по пути глянул на часы, висевшие на стене. Стрелки показывали пять минут седьмого. На пороге, в чем у меня не было сомнений, стоял Пашутин. Он был небрит, глаза запали. Спрашивать о его виде не стал, так как знал, что подполковник эту ночь провел в жандармском управлении.

— Ну что?

— А ничего!, — зло и резко ответил он мне. — Ничего не сказали!

— Погоди! Как…

— Дай мне пройти, или ты собрался меня на пороге держать!

Он был зол и не сдерживал себя. Я посторонился, пропуская подполковника в прихожую. Закрыв дверь, я спросил: — Есть будешь?

— Еще как! У Сашки Мартынова кроме чая и коньяка ничего нет!

Мы вошли в комнату. Я внимательно посмотрел на него. Пашутин нахмурился под моим взглядом, потом отрицательно покачал головой и нехотя произнес:

— Нет, и не было никакой связи у Арона с какими-либо жандармами, хотя спрашивали их… в достаточной степени профессионально. План, оружие и деньги на подготовку, они получили из своего центра.

— Какого центра?!

— Сегодня ночью навестили людей из этого центра. Прошлись по указанным адресам. Три из них пустышки. Хозяева, крестятся, молятся, божатся, что дескать сдавали комнаты чужым людям, а те сейчас съехали. В двух домах взяли четверых, а те… короче… ничего не знают. Все впустую!

— Садись. Сейчас принесу чего-нибудь перекусить.

Но напряжение и бессонная ночь давали себя знать, поэтому сидеть он не стал, а отправился вслед за мной на кухню, рассказывая то, что удалось узнать во время проведенного следствия.