Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

Их крики перекрыл новый приказ поручика:

— Пулеметчики! На позицию! Прицел четыре, целик два! По мятежникам, огонь!

Стоило мятежникам увидеть тупые рыла двух станковых пулеметов, готовых к стрельбе, как среди матросов началась самая настоящая паника. С десяток человек, с криками, не обращая внимания на стрельбу, вскочив с земли и бросая оружие, кинулись бежать за дворец, вглубь сада, но свинец, посланный им вдогонку, заставил беглецов, раскинув руки, кинул их на пожухлую траву, окропив ее красной кровью. Сейчас только несколько человек, укрывшихся за массивной дверью и колоннами, пытались отстреливаться. Я прислушался. Стрельба во дворце не стихала. Я посмотрел на Татищева, стоящего рядом со мной и негромко сказал: — Командуйте: штурм.

Тот согласно кивнул и только открыл рот, как в следующее мгновение из дверей хлынула лавина матросов. Не меньше пяти десятков. Выбежавшие из дворца матросы, при виде трупов своих товарищей, винтовок, торчащих из-за бортов машин, а главное — устремленных на них стволов пулеметов, замерли, все еще не понимая, что происходит. В этот момент один из офицеров — мятежников, стреляя из-за колонны, закричал: — Товарищи, братья!! Огонь по…!!

— Пулеметчики!! Огонь!!, — во все горло заорал поручик Татищев, перекрывая крик своего противника.

Его приказ еще висел в воздухе, как затрещали пулеметы, сея вокруг себя смерть. Мятежники в панике закричали, пытаясь укрыться, бросались в разные стороны, наталкивались друг на друга, падали, вскакивали, чтобы снова упасть и больше не подняться. О сопротивлении никто из матросов даже не помышлял. Еще минута и все было кончено. Выскочив из-за машины, за которой укрывался, я закричал: — За отечество!! За государя!! Вперед!!, — кинулся вперед, стреляя из пистолета.

Я успел сделать только несколько быстрых шагов, как мне под сердце ударил железный кулак, выбив из меня дух, а с ним и сознание. Пришел в себя я быстро. Первое что увидел, так это, склонившееся надо мной, озабоченно-испуганное лицо унтер-офицера Забродова. Я знал его, как и многих других солдат и офицеров батальона Махрицкого. Вздохнул, и сразу ребра пронзила острая боль. Она была настолько резкой и неожиданной, что, не сдержавшись, я негромко охнул.

— Ранило, Сергей Александрович? Где? Крови не видать!

— Еще не знаю. Долго я так лежу?

— Не могу знать. Увидел, уже как вы лежали, а пока подбежал, вы как бы и очнулись. Помочь?

— Да.

Только начал подниматься при помощи унтер-офицера, как боль снова вонзила свои острые зубы в левую сторону груди, но при этом мне все же удалось встать на ноги.

— Это в вас офицер стрельнул. Из револьвера. Вон он там, у колонны лежит.

Я автоматически посмотрел в ту сторону, куда указывал унтер-офицер. Увидев неподвижное тело в офицерской шинели, я огляделся вокруг и только сейчас понял, что кроме лежащих кругом трупов, никого нет. Прислушался. Во дворце все еще продолжалась стрельба.

— А дырка то есть. У вас там, небось, фляжка, — глядя на мое пальто, предположил Забродов и уточнил. — Во внутреннем кармане.

Не совсем поняв, о чем он говорил, чисто автоматическим движением сунул руку во внутренний карман пальто и вытащил наружу деревянный ящичек с пулевым отверстием в верхней крышке. Откинул защелку, открыл. На голубом шелке лежало пробитое пулей пасхальное яйцо, которое я собирался подарить Лизе Антошиной.

— Жалость-то, какая. Красивая, видно, была вещица, — с откровенным сожалением сказал Забродов. — Да и ларец отменный.

— Подарок, — буркнул я.

— Судьба она такая. Где подножку подставит, а когда жизнь спасет, — философски изрек унтер. — Теперь вы должны беречь ее, эту игрушку. Она вам жизнь спасла.

— Это уж точно, — не мог не согласиться с ним я, после чего торопливо сказал. — Идемте быстрее, Тимофей Денисович.

Я шел по желто-багряной листве, к парадной двери дворца, обходя трупы и кривясь от боли. Подойдя к лестнице, мы увидели, как из-за дворца показалась группа солдат, возбужденных, не остывших от боя, под командованием унтер-офицера, которые подгоняли прикладами с полдюжины матросов, при этом ругая их, на чем свет стоит. Неожиданно стрельба во дворце затихла, и почти сразу из дверей выскочил один из солдат Татищева и сходу заорал: — Эй! Шофер! Васька! Грей свою машину! Поручик приказал! Раненых повезешь!

В следующую секунду увидев меня, он вытянулся: — Виноват, ваше благородие!

— Как там, Федоскин?!

— Царь жив! И детки его целы!, — радостно заулыбался солдат.

— Ну и, слава богу!, — воскликнул, крестясь, стоящий рядом со мной, Забродин.

В этот момент из дверей вынесли на носилках Пашутина. Лицо бледное, глаза закрыты. Я кинулся к нему.

— Что с ним?

— Дважды ранили. Много крови потерял.

— Несите быстрее! Грузите на машину и в госпиталь!, — скомандовал я солдатам, несшим носилки.

Вслед за Пашутиным вынесли еще четверо носилок с ранеными солдатами. Пропустив их, я быстрыми шагами направился вглубь дворца. Несмотря на то, что все закончилось хорошо, у меня на душе лежал камень.

"Плохо работаю. Отвратительно. Обещание Романову, что все будет хорошо, дал, а оно вон как сложилось".

Несмотря на уверения солдат, что все хорошо, меня словно в спину подталкивало желание самому, лично, убедиться, что с императором и его семьей ничего не произошло, поэтому я почти бежал по анфиладе комнат дворца, мимо трупов, следов от пуль на стенах и взломанных дверей. Остановился только возле караула, выставленного поручиком Татищевым.

— Где государь?!, — резко спросил я солдат.

— Не можем знать, ваше благородие. Только баяли, что он жив.

Я быстро зашагал дальше, вглубь дворца, пока не наткнулся на двух офицеров из группы Пашутина, которым посчастливилось остаться в живых. Взгляд у обоих тяжелый, злой, еще не остывший после смертельной схватки.

— Что здесь произошло, господа?, — с этим вопросом обратился я к ним.

Как оказалось, что все началось с предательства среди гвардейцев, стоявших на охране дворца. Руку на государя они не осмелились поднять, зато дали себя разоружить и связать. Именно благодаря этому мятежники сумели беспрепятственно проникнуть во дворец, но кто-то из верных императору людей чуть ли не в последнюю минуту поднял тревогу. Попытки связаться по телефону с полицией и жандармерией оказались безуспешны, и тогда казаки императорского конвоя, вместе с оставшимися верными государю гвардейцами начали отстреливаться. Сколько минут они смогли бы продержаться, трудно сказать, если бы не офицеры — телохранители отряда Пашутина с ним во главе. Все решили два легких пулемета, которые каким-то образом Пашутин сумел протащить во дворец. Забаррикадировавшись, они сумели дать достойный отпор. К тому же бросившиеся в атаку матросы, потеряв два десятка человек, сразу потеряли напор и рассеялись по дворцу. Офицерский отряд мятежников продолжал атаковать до тех пор, пока не появились мы.