Станислав Смакотин - Цусимский синдром

Поднимаю голову следом. На рее пестрят флаги, в которых не соображаю ни черта… И вряд ли разберусь в ближайшее время. Но раз Рожественский приказал завершить погрузку… Значит, снова к тебе прислушался, Слава? А?..

Матавкина в каюте нет. Раздевшись по пояс, с удовольствием полощусь из старинного умывальника, несколько раз заливая в него воду. Непременно уточню, как на корабле с гигиеной… Ванны с пеной мне не треба, а вот помыться с вехоткой – не помешало бы!

– Вячеслав Викторович, есть интересные новости!

От неожиданности я едва не сбиваю ногой тазик. Скажи, Матавкин, ты всегда так тихо подкрадываешься? Спайдермен хренов!

– Аполлоний Михайлович, послушайте… – вытираясь, недовольно заговариваю я… Вафельное полотенце по цвету уже немногим отличается от мундира.

– Адмирал Фелькерзам приказом командующего переведен на госпитальное судно «Орел», – перебивает меня врач. – Небогатов со всем штабом назначается на «Ослябю». И это еще не все… – торопливо продолжает он. – Готовится приказ по всей эскадре, я только что узнал об этом… Все деревянные конструкции, вплоть до обшивки кают верхней палубы, ликвидировать в течение ближайших двух суток! За невыполнение обещаются строжайшие кары. Также всем флагманам предписано явиться на «Суворов» в восемь вечера для совещания, чего не случалось ни разу со стоянки на Мадагаскаре. Командиров миноносцев собирают на два часа позже – в десять. По кораблю прошел слух о предстоящих артиллерийских с минными учениях… – перечисляет взволнованный эскулап. – Да, и еще… Демчинский недавно отбыл на отдельном катере… Я лично наблюдал! – Матавкин широко улыбается, ожидающе глядя на меня.

Фига себе… Это я так на адмирала подействовал, что ли? Когда огурец его прожевывал на закуску?..

Что тебе сказать, Аполлоний, в ответ… Новость, казалось бы, ничего, но хреновая, если смотреть глубже. Подозреваю одно: через Лаперуза твой… наш уже адмирал не пойдет, похоже. Коль так засуетился… А попрется, как и было, через Цусимский пролив… Ничего я не поменял, как ни старался!

– Ясно, Аполлоний… Михайлович.

Видя мою понурость, тот удивляется:

– Все делается так, как вы и советовали!

– Советовать-то советовал, да только… Не кажется вам, что Зиновий Петрович не собирается идти проливом Лаперуза?

– Кто знает… – пожимает плечами Аполлоний. – Все эти меры могут быть предприняты им как дополнительные! Судя по услышанному сегодня, я не могу сделать такого вывода. До принятия решения у адмирала остается несколько дней! И мне кажется… – он на мгновение задумывается, – насколько я его знаю, он и сам для себя этого выбора еще не сделал!

Слова Матавкина – как бальзам на душу. Немного расслабляюсь, продолжая вытираться:

– Меня пригласили в кают-компанию вечером… После розыгрыша, о котором вы были в курсе, ведь так, Аполлоний? – прищуриваюсь.

Матавкин отчаянно краснеет, как ребенок:

– Я догадался, хоть и не был уверен до конца… – виновато подает он мне новое полотенце. То, что в моих руках, нуждается в стирке с отбеливателем. – Поверьте, эта шутка – одна из самых безобидных, что я встречал на корабле! Анатолий Анатольевич вообще на подобные вещи мастак… Вот вам щетка для кителя… – впихивает мне деревянного ощетинившегося монстра.

– Пойдете со мной? – скептически разглядываю доисторическое чудовище. Отчистить им пыль будет совсем непросто!

– Забегу ненадолго, сегодня мое дежурство! Кочегар ошпаренный совсем плох… Без сознания. Необходимо переводить в госпиталь, я уже ходатайствовал! – сокрушается врач.

– Ладно, Аполлоний Михайлович… Консервы у вас есть в наличии? – Чувство голода, обманутое адмиральским обедом и углем, просыпается вновь.

– Будьте здесь, сейчас принесу…

Остаток дня провожу в приведении себя в порядок: чищу вверенной мне щеткой мундир, стараясь отскрести въевшуюся пыль. Углядев в углу подозрительную банку с черным содержимым, нагло пользуюсь им для чистки туфель, справедливо предположив в липкой массе гуталин. В процессе действа начиная понимать смысл выражения «дело пахнет гуталином». Воняет он действительно дай боже.

Впрочем, сам я пахну наверняка немногим лучше. Не считаю себя притязательным в вопросах гигиены, но три дня без душа… Многовато!

В последний раз взглянув в мутное зеркальце, поднимаюсь на палубу. Солнце недавно село, и темнота над морем быстро сгущается. С момента угольной погрузки броненосец так и не давал хода, лишь несколько раз запуская машины на короткое время. Эскадра по-прежнему дрейфует, хотя «Бородина» с «Ослябей» с моего борта уже не видно. Их дневное место занимает привычный мне «Орел». На нем, как и на других кораблях, зажжены ночные огни, яркий прожектор скользит лучом по воде…

Мое внимание привлекают громкие голоса из-за кормовой башни. Как кажется, совсем неподалеку. Заинтересовавшись причиной, обхожу орудие:

– …Скотина!.. Встать смирно!.. – Молоденький офицер небольшого роста гневно расхаживает по палубе. Два шага вправо – разворот – два влево. И вновь обратно. Перед ним вытянулся здоровенный детина, с растерянным видом мнущий в руке бескозырку. – Это боевое орудие, сволочь, не спальня… – Офицер резко останавливается. – Где был во время погрузки, гад?.. Дрых?!

Матрос молча теребит головной убор, все сильней задирая голову. Лицо почти смотрит в темнеющее небо, большой кадык, кажется, вот-вот порвет кожу. Неожиданно офицер подпрыгивает, делая резкий выпад. По губам провинившегося начинают быстро прокладывать путь две багровые полоски.

– Три часа под ружьем, трое суток карцера… – заметив наконец меня, с недовольством резюмирует каратель. – Пшел!.. – с силой толкает он здоровяка движением, больше похожим на удар по почкам.

Не говоря ни слова, матрос покорно семенит вперед, неуклюже напяливая бескозырку. На палубе остаются редкие следы темных капель.

Ошеломленно провожая взглядом процессию, я делаю несколько шагов обратно, скрываясь за орудием. Да уж… А Новиков не так уж и преувеличивал. Мордобой здесь, похоже, действительно распространенное явление… Одно дело, когда об этом читаешь в художественной литературе, и совсем другое – наблюдать подобное воочию. Нравы…

Настроение быстро портится, словно наказан не лентяй, а лично я.

Прохожу немного по палубе и едва не падаю, спотыкаясь о доски.

– Осторожней, ваше благородие… – доносится из темноты. – Давай, выносим! – чернота люка рождает спину в бушлате. – Поберегись!.. – Рядом со мной, пружиня, падает несколько деревяшек. – Куда их после?..

– За борт приказано… – появляется следом напарник. – Не сейчас, опосля совещания!

С воды раздается знакомое пыхтение. Почти свешиваюсь за борт: чадя, подходит паровой катерок. Названия не разглядеть, однако различаю фигуры в офицерской форме. Слышен крик: