Станислав Смакотин - Немой пророк

— Мне можно выйти на перрон? — глядя на узнаваемые черты Ленинградского, а ныне Николаевского вокзала, я буквально прилипаю к окну. — Ваше высокопревосходительство?

Гляди-ка ты, вокзал совсем такой же – и башенка с часами, и само здание! Красота, ей-богу! На площадке обычная московская толчея, разве, мода за последние лет сто, чуток, скажем, шагнула куда-то. Вперёд не вперёд, но шагнула. Страусиных перьев на шляпках действительно, в моём времени не сыскать (разве, в небюджетном стрип-баре), но вот борзую шпану, шарящую по карманам… Я с интересом провожаю взглядом вихрастого пацана в косоворотке. Задержавшись на короткое мгновение у толстой дамы с коробками, тот делает у её ридикюля незаметное движение… Незаметное движение… В следующий миг сверкают лишь удаляющиеся босые пятки – есть! Вот же, гопота! М-да, нравы ничуть не изменились.

— Зачем вам? — Витте недовольно подходит к окну, опуская створку. В вагон, вместе с потоком свежего воздуха, врывается нарастающий вой сирены о предполагаемом ядерном ударе. За неимением в этом времени стратегических боеголовок с их носителями, как, собственно, и глобальной системы оповещения, я предполагаю, что до толстой дамы начало-таки доходить: только что её банально обокрали. Витте немедленно захлопывает окно, прекращая страшный звук.

— Ваше высокопревосходительство!.. — буквально взмаливаюсь я. — Я у вас тут зачахну в поезде! Две недели безвылазно – от Владивостока до Москвы! А ещё до Санкт-Петербурга ехать! А вот эти ребята… — я указываю на двух потупившихся жандармов у входа, — Прошу прощения, у отхожего места меня караулят! Подслушивая, что и как я там делаю! Так ведь, парни?

Болик и Лёлик молча пожимают плечами – мол, что приказано, то и выполняем. Беда не наша.

— Хорошо, господин Смирнов, четверть часа в вашем распоряжении, пока паровоз заправляют… — неохотно сжаливается тот. — С перрона ни на шаг! Охрана, разумеется, при вас!

Дважды повторять не требуется – лихо разведя плечами жандармов (так и хочется высунуть язык, сказав им «бе-бе-бе»), я уже топаю по коридору осточертевшего пульмановского вагона. А ещё через пару секунд, оттолкнув жандарма у двери, прыгаю в московскую пыль девятьсот пятого. И плевать, что за спиной бухаются две туши: впервые за десять тысяч вёрст я снова стою на твёрдой земле!

Не успеваю я приземлиться, как меня едва не сшибает с ног здоровенный верзила, тыча бородой в лицо:

— Хосподин поручик, извольте! Лучший московский извозчик к вашему распоряжению!

От бороды, несмотря на утро, прёт чесноком и водкой, причём последним – с явным преимуществом. Подчинившись естественному рефлексу и отвернувшись, я немедленно упираюсь в коллегу чемпиона извозчиков:

— Ты, Аниска, лучший? Поди проспись сперва! Господин военный, извольте к нам, к нам пожаловать! Багаж, багаж давайте!

— Не слухайте их, господин офицерь!.. Я, я увезу!!!

А конкуренция у них тут… Не хуже, чем у таксистов в Домодедово! Продравшись сквозь окруживших меня рыцарей кибитки и удачи, я оказываюсь у очередного препятствия. Ей-ей, настоящий квест: огромный выносной стол, ломящийся от яств, охраняет здоровенная бабища в рязанском платке. Когда наши взгляды встречаются я сразу понимаю, что просто так от неё не уйти – не на ту, что называется, нарвался.

— Разносольчиков, господин офицер? Водочки? — сразу открывает та огонь тяжёлым калибром, даже без пристрелки. Как, допустим, какой-нибудь японский броненосец по одинокому русскому крейсеру.

— Э-э-э-э-э… Мне ниче…

— Поняла, сей момент заверну! — Бабища перегораживает собой дальнейший путь напрочь. Руки её с бешеной скоростью начинают собирать снедь со стола. — Икорки чёрной, паюсной, огурчиков с хлебушком высший сорт, осетринки свежайшей балычок… И «Белоголовки», да двойной очистки, ведь такому-то офицеру – грех без водочки!

Не успеваю я вторично открыть рот, как в моих руках оказывается увесистый, а главное, напрочь бесполезный свёрток. Учитывая совершенно бесплатную еду из вагона-ресторана.

— Три с полтиной! — деловито сообщает та, буравя меня невинным взглядом агнца.

Я, конечно, не знаток местных цен (Москва, как-никак!), но… Краем глаза замечаю, как у жандарма Болика начинает отваливаться челюсть. Тоже не местный, видимо!

— Держи, сдачи не надо! — пятирублёвка мгновенно исчезает в многочисленных складках платья.

— Хорошо откушать! — нагло кланяется та.

Чувствуя себя полным идиотом, я спешу прорваться, наконец, в освободившийся промежуток. Дорога свободна!

Кляня себя, на чём свет стоит, я начинаю гордо выхаживать по перрону, стараясь не оглядываться на сопровождение. Ещё бы, так попасть – вроде, и сам жил в девяностые, и что такое «лохотрон» отлично помню! У этих перцев сзади наверняка колики уже от смеха, животы понадрывали… Не выдержав позора, я злобно вручаю свёрток лыбящемуся Лёлику – на мол, неси. Ничего не знаю!

Пройдя вдоль поезда и несколько раз козырнув в ответ встречным солдатам (погоны и форму мне вернули по настоянию Мищенко), я вальяжно возвращаюсь было обратно, как суета возле вагона Витте привлекает внимание… Ба, да это же та самая ограбленная дама! Рёв хоть и поутих, но сигнал явно сработал – поблизости уже вырос усатый полицейский и несколько зевак – молодой мужчина в котелке, несколько гимназистов, пара сочувствующих женщин. Заинтересовавшись, я подхожу ближе.

— …Огромный такой мальчишка! Будь он проклят со всеми своими пращурами!!! — выкатив глаза в служителя закона, дама добавляет пару звучных фраз на немецком. В переводе, скажем мягко, не нуждающихся.

— Мальчишка или огромный? — устало уточняет замотанный полицейский.

— Майн Готт! Огромный! Мальчишка!!! Доннерветтер, простите…

В открытое окно видна борода Сергея Юльевича – тот со скукой взирает на происходящее… Но окно открыл – тоже истомился, бедолага! Заметив меня, тот достаёт часы, щёлкая пальцем по корпусу. Знаю, знаю… Иду!..

Всё происходит неожиданно быстро. Молодой парень в котелке уверенно поднимает коробку, зажатую под мышкой. Что-то с силой дёрнув и сделав пару шагов к вагону, ловко забрасывает её в открытое окно. Где удивлённый Сергей Юльевич от неожиданности делает движение, чтобы поймать предмет.

Время останавливается. Возле поезда с возмущенным жестом замерла дама, в глазах пылает негодование вперемешку с немецкими ругательствами. Слушающий её вокзальный полицейский с красными глазами похож на статую – та ещё работа. Наверняка, и кража эта – не первая в его смену… Центральный вокзал Москвы, как никак! И даже молодой мужчина в котелке – тоже, замер, в прыжке. В убегающем от вагона Сергея Юльевича Витте, отчаянном прыжке.